Ольга Туманова - Плесень

А Геннадий Васильевич, покойничек - спасибо ему, всем пособил. И гроб стройгруппа сладила, и автобус дал фабричный, и денег у директора выписал, и на поминки в столовую пришел. А через год, чуть ли не день в день, следом за Иваном и отправился. А такой здоровый был, как Иван. В любой мороз пиджачишко набросил, и давай с Ивановым фляги таскать. Не то что нынешний, весь из себя, только что брать и умеет.

Ну, похороны у Геннадия Васильевича пышные были, с Иваном не сравнить. Оно и понятно. Он же в приятелях с Фридманом был. Тот постарался, ничего не скажешь. Вся фабрика поминала, управление в ресторане, рабочие на фабрике. Продуктов привез... И водка ящиками. Но и то, не из своего же кармана. Деньги фабричные были. Интересно, по какой статье они их списывают? Да и скинулись, кто сколько мог. Впрочем, те, что с людей собрали, те вдове пошли. Да и директор деньги выделил, и профком, наверное, и краевое управление... Скоробогатов был компанейский, приятели - по всему городу, с любым мог и выпить и поговорить. Если душа Геннадия Васильевича и впрямь летала над поминками, доволен он остался, это уж, конечно. И слов много красивых сказали, и народу много было на кладбище и в ресторане, и цветов не пожалели. Иванюта выступил. Все вспомнил доброе, как положено. Пообещал, что не забудут. Сказал, через год, как сядет земля, оградку сделают, памятник хороший поставят.

Вчера, поплакав над Иваном да рассказав ему про жизнь свою да про Ирку, заглянула Римма Михайловна на могилку Геннадия Васильевича, все-таки сколько вместе работали и ладили неплохо. И божечки ж ты мой! Какая там оградка, какой памятник. Там за два года, видно, ни разу единого никто и не был. Так и лежат венки, старые, страшные, покореженные. И могилка вся осела, заросла, как у старухи безродной. А ведь троих детей поднял. Не своих. Женился на женщине с тремя детьми, и всем троим высшее образование дал. Все в дом тащил. Барана привезут - всю тушу домой утащит. И сгущенку ящиками, и тушенку ящиками. Яблоки, апельсины - все ящиками. Сыр - кольцами. Сам все годы в одном костюмчике потертом ходил. Все в дом. Все в семью. А своего ребенка оставил. Что уж там было, но только, что у него свой родной сын есть, на поминках и узнали.

Римма Михайловна вновь зашмыгала носом. Жаль было Геннадия Васильевича, жаль Ивана и себя жаль. Ой, как себя жаль. Да некогда плакать, вон как в дверь колотят, и от кассы слышно, как мужики из гаража гудят.

На час позже, чем у птичниц и рабочий день и обед начинался в убойном цехе. Цех стоял на отшибе, там, где заканчивалась территория фабрики и начинались дачи. Покосившееся одноэтажное строение, окруженное, как земля атмосферой, мухами и зловонием. Ночью здесь властвовали крысы. Сегодня, когда холодильная камера с утра не работала, а единственный на фабрике специалист по холодильникам Шимягин с утра возил яйцо в вагон, готовый к отправке в Китай, крысы уже шмыгали вокруг ящиков с курами. Барахлило с утра и энергоснабжение. Линия то и дело отключалась, вот и выполни тут план. Ну, а сейчас рабочие сами отключат линию - обед. Туалет закрыт - прорвало трубу. И нещадно палит солнце сквозь огромные щели пораненной тайфуном крыши. Обычно в убойном в любую жару промозгло и сыро. Огромная, оббитая железом дверь-ворота делит строение на две части. Та, что поменьше, была холодильником, здесь прямо на полу стояли ящики с готовыми к отправке в магазин цыплятами и курами. Но сейчас, когда холодильная установка не работала, а крыши, фактически, не было, воздух в помещении быстро нагревался.

Во второй части строения, большей, был собственно сам убойный цех. В цехе стоял привычный гул. Плавно плыли по воздуху подвешенные на крюках куры. На цементном полу, всегда залитом кровянистой водой, в резиновых сапогах, в огромных уродливых резиновых фартуках стояли женщины и монотонно делали свое дело. Дело было несложное. Курицу, еще живую, хватала одна из женщин с тележки и автоматическим движением руки навешивала шеей на крюк. Затем курицу глушило током, и тушка по транспортеру двигалась дальше к женщине, такой же безлико-резиновой, и та так же равнодушно автоматическим движением руки снимала очередную, еще дергающуюся птицу, надрезала ей под клювом артерию и вновь вешала птицу на крюк. Трепыхаясь, куры плыли по залу, по капле роняя на пол кровь. Иногда часть крови кто-нибудь из женщин собирал в миску и поливал цветы, и ни у кого на фабрике не было таких роскошных цветов, как в убойном цехе.

В конце линии технолог убойного цеха Маркова браковала птицу. Конечно, у всех кур вид был не товарный, ведь растили их не на еду, они исправно несли яйца, и только когда старели и снижали яйценоскость, поступали в убойный. А здесь их уже делили на разные категории, а тех, что больны, сбрасывали с крючка на землю, они пойдут на костную муку. Остальные в магазин, и за ними выстроится возбужденная нервная очередь, и, выбираясь из толчеи, женщины понесут их домой, довольные покупкой.

Линию остановили. Снимая тяжелые фартуки, женщины шли плескаться под раковиной, с удовольствием переобувались в комнатные тапки и рассаживались в красном уголке обедать.

Гвоздарев, начальник убойного цеха, только что вернулся с планерки. Ни на кого не глянув, прошел по цеху нахохлившись, лицо в красных пятнах. И закрылся в своем закутке.

Гвоздарев ехал на планерку с твердым намерением добиться, чтобы мастер по холодильным установкам и сантехник срочно занялись своим делом - неисправным холодильником и прорванными трубами, а прораб прислал людей чинить крышу, но Иванюта и слова сказать ему не дал, тут же вспомнил, что убойный цех несет фабрике одни убытки - куры идут по низкой цене, а затрат на их обработку много - и более других должен быть заинтересован, чтобы вовремя продавали яйцо, за счет которого и живет вся фабрики, и убойный в том числе.

Вот так постоянно, ради высших целей, спасая одно, гробили все, и конца тому не было видно, куда ни глянь.

Гвоздарев, молодой парень, два года назад окончил институт, и с удовольствием согласился на эту должность, от которой умудренные опытом отказались. Ну, а как же. Все-таки, начальник цеха - тут нужны и знания его, и организаторские способности, и... Да ничего и никому не нужно. Он верил в себя, думал, что организует цех в прекрасно отлаженный, бесперебойно работающий механизм, сделает его передовым производством, куда не загонять будут штрафников, а брать на работу по очереди лучших. Теперь руки у него тряслись, как у алкаша, хотя он был не любитель, и даже на праздники не злоупотреблял.

За два года, которые иногда казались ему одним беспрерывным битьем о стенку, Гвоздарев смирился и с липкими мухами - может завхоз и прав, от ядохимикатов вреда будет больше. Но полчища крыс приводили его в бешенство. Однажды все-таки вспыхнет эпидемия, ну, ладно, пусть за то у санитарной службы голова болит. Хотя... и себе не признаваясь, Гвоздарев крыс побаивался. Ладно бы одна пробежала. А то - стая! К тому же, обглоданные крысами куры убытками ложились на убойный, а директор и так корил их постоянно убытками, словно они устанавливают расценки на мясо. Но ведь им государство хоть какую дотацию, а платит, но попробуй только заикнись, мол, где она, та дотация, на что идет?