Нодар Думбадзе - Белые флаги

…Здесь, в этой маленькой частице Тбилиси, за которой я могу наблюдать из моего окошка, все происходит точно так же, как и во всем городе, как и во всем мире… Ходят-бродят в свободное время люди, принимают лекарства, пьют себе пиво, бреются, заказывают фуражки… Чем они заняты внутри закрытых помещений, этого мне отсюда не видно. Но этого не видно и с улицы… Так что этот крохотный кусочек города воспроизводит в миниатюре жизнь всего мира… Ох, как же ты мала, наша планета!..

И вдруг во мне словно разлилось что-то теплое и горькое, обошло каждую жилку, каждую клетку моего тела и собралось в сердце глухой, ноющей болью.

Пел Шошиа!

Это не было ни чудом, ни видением. Пел Шошиа, Шошиа Гоголадзе пел в корпусе осужденных…

Пел Шошиа, и вся тюрьма затаив дыхание внимала его печальной песне.

Кто сказал, Шошиа, что бывают на свете чудеса? Кто сказал, Шошиа, что есть на небесах бог? Это сказал ты, Шошиа?

Утром я поранил руку о гвоздь и попросил надзирателя вызвать врача. Через пятнадцать минут в камеру вошла улыбающаяся, как ясное солнышко, Нуну.

– Здравствуй, преступник! – весело поздоровалась она со мной.

– Здравствуй, наш целитель! – ответил я и почувствовал, как что-то в груди у меня начало оттаивать.

– Что с тобой? – Нуну сняла сумку.

– Вот, руку поранил, – ответил я.

– Ты смотри! – покачала она головой, расстегивая сумку.

Надзиратель распахнул до конца дверь и вышел в коридор.

– Остался один?

– Один… Что это?

– Перекись водорода… Совсем один?

– Совсем.

Нуну обмыла рану перекисью, достала йод.

– И тебе не страшно одному?

– Что ты, доктор! Огромное государство со своим войском, судом, прокуратурой и милицией оберегает меня! Чего же мне бояться?!

– Да, квартира у тебя просторная! – Нуну залила рану йодом. Я чуть не взвыл от боли.

– А что, для одной души вполне приличная! Ни тебе хлопот о мебели, ни взяток управдому за прописку!

– Вода – бесплатно, свет – бесплатно, пища – бесплатно! – и медицинское обслуживание – бесплатно! – поддакнула Нуну.

– Вот именно! Просто жаль покидать такую квартиру!

Нуну громко рассмеялась.

– А что, доктор, почему сюда никого не ведут? Может, трудно с пополнением? Заключенных не хватает? – спросил я озабоченно.

– Ты – последний преступник на свете! – Нуну наложила на рану огромный кусок ваты.

– Нет, серьезно?

– Карантин в тюрьме. Снимут карантин – приведут к тебе сразу тридцать человек. Радуйся! – Нуну достала из сумки бинт.

– Ну, смотри, доктор, постарайся! Чтоб поскорее! – попросил я.

Нуну снять рассмеялась.

– Когда суд, Накашидзе? – спросила она и начала перевязывать мне руку.

– Не знаю. Следствие ещё не закончено.

– Говорят, тебя скоро выпустят!

– Кто это говорит?

– Люди говорят.

– А откуда людям известно об этом?

– Людям известно все, Накашидзе!

– Ты рада?

– Чему?

– Моему освобождению.

– Конечно, а почему бы нет? А ты сам разве не рад?

– Я – нет!

– Почему, парень? – удивилась Нуну.

– Потому, что не смогу видеть тебя каждый день…

– А зачем тебе это нужно? – смутилась Нуну.

Она крепко завязала бинт и задала свой всегдашний вопрос:

– Болит ещё что-нибудь?

– Все болит! – ответил я, не поднимая головы. Нуну достала из сумки ножницы, срезала бинт, потом взяла две таблетки и протянула их мне:

– Раз у тебя все болит, на, выпей два люминала!

– Не уходи, доктор!

– Сколько же мне тут сидеть?

– Вот если бы меня ждала такая девушка, как ты… – Я взглянул на Нуну. Она отвела глаза.

– Тебя ждет мать!

– Мать подождет…

– Что с тобой, Накашидзе?

– Влюблен я!

– Здесь, в тюрьме, все влюблены… в меня.

– Может быть. Но не все же одинаково!

– Твои ровесники все одинаково!

– Почему так?

– Потому что я здесь одна, одна-единственная… красавица! усмехнулась Нуну. – Понятно теперь?

– Ничего я не понял! – ответил я, хотя и понял все отлично.

– Выйдешь отсюда – поймешь!

Нуну направилась было к двери, но вдруг повернула обратно, пристально взглянула на меня, а потом, потупив взор, спросила:

– Накашидзе, как фамилия того заключенного?

– Которого? – Неприятная догадка пронзила меня.

– Который стихи мне читал.

– Не знаю!

– Как его звать?

– Не знаю!

– Где он живет?

– Не знаю!

– Он женат?

– Не знаю, не знаю, не знаю! – крикнул я и почувствовал, как кровь бросилась мне в лицо. Нуну помолчала, дала мне успокоиться, потом подошла ко мне поближе.

– Посмотри мне в глаза, Накашидзе!

Я поднял голову и наткнулся на два агатовых глаза, огнем горевших на побледневшем лице Нуну.

– Говори, Накашидзе, ты все знаешь!

Я сник, словно лопнувшая тетива.

– Заклинаю тебя матерью и твоей любовью!

– Девдариани Како, Лимон, холостой, бездетный, имеет замужнюю сестру, вдову мать, которая живет в Тбилиси на улице Арсена, пятнадцать…

– Спасибо, Накашидзе!

– Он вор!

– Спасибо, Накашидзе!

– Имеет возлюбленную!

– Спасибо, Накашидзе!

– Но она замужем!

– Спасибо, Накашидзе!

Нуну ещё раз взглянула на меня погасшими вдруг глазами и вышла.

– Погоди, доктор! – крикнул я вдогонку.

– Что тебе, Накашидзе? – вернулась Нуну.

– Ту ночь, перед судом, я и Лимон… Мы не спали… Я спросил Лимона, почему он не спит…

– А он что?

– Сказал, что любит тебя. Так он сказал…

– Спасибо, Накашидзе, ты хороший парень!..

В полдень в мою камеру ввели нового заключенного. Худой, сутуловатый, коротко остриженный, с зеленым туристским рюкзаком в руке, он стал посредине камеры и уставился на меня темными испуганными глазами, как бы ожидая указаний, что ему делать дальше. Я улыбнулся. Он ответил недоверчивой улыбкой. Я продолжал ждать на своей галерке. Он по-прежнему стоял и молчал. Я вспомнил свой первый день в тюрьме. Тогда и я, наверно, выглядел таким же растерянным.

– Ну, что, остался там кто-нибудь? – спросил я.

Он пожал плечами.

– Остался там кто-нибудь, спрашиваю! – повторил я.

– Где там? – не понял он.

– В Тбилиси!

– Кто?

– Люди!

– Конечно!

– Много?

– Очень!

– И долго ещё они будут, ты не в курсе?

– Как это – долго? А что же с ними станется! – вконец растерялся он.

– Ладно… Карантин лопнул? – спросил я гоном старожила.

– Лопнул!

– А что нового на воле?

– Что именно вас интересует?