Алексей Варламов - 11 сентября

- В голову.

Он кивнул и зашел в одну из пустых комнат. Сел на диван. Карабинеры были совсем близко. Он слышал их голоса. Привидевшийся ему призрак маленького оборванца растворился в воздухе, исчез в пороховом дыму или скрылся в туннеле, хотя откуда тут было взяться туннелю? Не было подводных лодок у Вальпараисо, и невозможно туда добраться. Все это такой же бред, как обещание братьев не бросить его в последнюю минуту. Бросили... Что-то он сделал не так. Но что, не узнает уже никогда. Или узнает через несколько минут.

Он испугался, что не успеет, его опередят и вырвут автомат, и приставил к подбородку дуло "Калашникова", который когда-то подарил ему Фидель. Стрелять надо наверняка. Не очень эстетично, когда размозжит голову, зато не выйдет осечки. Он, правда, обещал жене вернуться, но что поделать, если не мы историю, а она нас творит. Вот и все, командор, товарищ сеньор президент, сенатор, студент, мальчик Чичо, вот и все.

Глава шестая

День рождения Ирода Антипы

- Эй, иностранец!

Питер поднял голову.

- Прыгай, черт побери!

- Я требую, чтобы мне предоставили связь с посольством.

- Прыгай, я сказал! Кто не прыгает, мумия - так?

- Вы не имеете права меня держать.

- Прыгай, или я вставлю тебе в зад шило. Посольство бандитов не покрывает. Зачем ты приехал в Чили, дерьмо?

Во всей тюрьме уже много часов подряд прыгали коммунисты, социалисты, члены правительства и профсоюзные боссы, застигнутые в том, в чем были. Только в полночь людям разрешили передохнуть, но часовой попался беспокойный. В коридоре шумели и не давали уснуть, а когда Питер наконец закрыл глаза, двое карабинеров внесли в камеру избитого до крови маленького босого человека в лохмотьях и наручниках и бросили на цементный пол.

Человечек застонал, потом произнес что-то знакомое на незнакомом, но очень мелодичном, полнозвучном и выразительном языке, и, услышав его хриплый голос, Питер ахнул:

- Бенедиктов!

- Мерзавцы, ах, какие мерзавцы!

Питер сел на корточки, достал носовой платок и стал обтирать разбитое лицо языковеда.

- Господи, кто вас так? Да на вас места живого нет!

Бенедиктов загнул еще более длинную руладу, в которой Питер не понял ничего, кроме энергичного корня, похожего на фламандское приветствие "добрый день". Он застучал в дверь. Появился белоголовый охранник с красными, как на сделанной дешевым аппаратом фотографии, глазами.

- Что надо?

- Снимите с него наручники и вызовите врача.

- Может быть, сеньорам угодно пригласить медсестру и сделать массаж? осведомился альбинос и с удовольствием выругался, сожалея, что иностранец не поймет.

Но иностранец понял.

- Вы за это ответите! - крикнул он дрожащим голосом. - Вы имеете дело с подданным бельгийской короны.

- Я имею дело с военнопленным, - равнодушно сказал охранник, - который был захвачен с оружием и оказал сопротивление властям республики Чили, дерьмо.

- Оставьте этого дурачка, Питер, - пробормотал Бенедиктов, с трудом шевеля разбитыми губами. - Подите сюда. Вы знаете, какой сегодня день?

- Вторник.

- Число, Питер, число!

- Одиннадцатое.

- Одиннадцатое сентября! И вам это ничего не говорит?

- Что мне это должно говорить?

- Плохой же вы католик, черт возьми. А впрочем, ваша церковь все равно живет по неправильному календарю. Но вот сегодня все и выяснилось. Когда отсюда выберетесь, велите папе Павлу отказаться от этих глупостей и отмечать праздники от Рождества до Рождества, как положено. Что вы на меня так смотрите? Вы не помните о том, что произошло в этот день тысяча девятьсот сорок три или сорок четыре года назад?

- Боже, Бенедиктов, что с вами сделали! Бедный, бедный!

- Ерунда! Кости целы, голова в порядке, а остальное заживет. Я сам нарвался на драку. Нервы не выдержали, и принялся палить. Но не в них - в воздух. Просто они наложили в штаны. Вас скоро отпустят. С бельгийцем связываться не будут.

- А вас?

- Расщелкают как пустой орех и прикончат. Впрочем, на этот случай у меня есть ампула с ядом, и там мы продолжим неоконченный диалог о промысле истории с братом Сальвадором.

- Туда не попадают самоубийцы, - сухо сказал Питер.

- Без вас знаю, - рассердился Бенедиктов. - И постарайтесь меня не перебивать. Простите. Мне отсюда не выйти, - продолжил он мягче, - и я должен рассказать вам о том, что видел во дворце. Но прежде я расскажу вам другую историю. Я ведь некоторым образом историк, Питер. А эта история очень важна. Она займет у нас какое-то время, но до утра эти ленивцы меня не расчухают. У нас впереди ночь. У вас когда-нибудь бывала такая ночь?

- Бывала, - пробормотал Питер и вспомнил партизанский лагерь в горах.

- Значит, вы меня поймете. Итак, представьте себе, что много лет тому назад в этот день родился царь. Не такой великий и жестокий, как его отец, и оттого унаследовавший лишь четвертую часть царства и именуемый тетрархом. Он был не слишком умен и не слишком глуп, в меру честолюбив, попадал под влияние разных людей, но самую страшную власть имели над ним женщины. Запомните, Питер, - женщины, ибо так повелось на земле, что зло, которое по природной мягкотелости и безволию осуществляют мужчины, замышляется прежде в женских сердцах. Будучи женатым, царь влюбился в свою племянницу. А она была замужем за его братом, которого терпеть не могла, потому что он был лишен отцом престола. Никто не знает точно, женился ли царь на ней при жизни брата или после его смерти, но даже если предположить, что брошенный супруг к тому времени умер, ее второй брак все равно был вызовом и нарушением законов восточной страны, согласно которым мужчина мог жениться на жене умершего брата лишь в том случае, если у этой женщины не было детей. А у нее была дочь, прекрасная дочь, может быть, самая красивая на земле.

- Саломея?

- А вы, оказывается, не так темны. Да, Евангелие умалчивает, но Иосиф Флавий называет ее имя. Вот за этот брак и обличал Ирода Антипу Иоанн Креститель, которого царь весьма почитал и, хотя сам же повелел бросить его в темницу, часто спускался к нему и вел беседы. Он, может быть, и в тюрьму его посадил для его же безопасности. А может быть, желая проверить его стойкость и истинность его проповеди. Такое случается, мой друг. Тюрьма эта находилась в асфальтовой крепости Махерон, и в верхнем дворце Антипа отмечал день своего рождения. На праздник пригласили самых богатых и знатных мужчин Иудеи, и сквозь занавеску за ними наблюдала и ждала своего часа женщина. Некогда она была фантастически красива. Может быть, не уступала ни в чем дочери, и эта красота сохранялась теперь, но с каждым годом ей было все тяжелее ее удерживать. Красоту забрала ее дочь. Эх, дочери! Если бы не Саломея, она была бы по-прежнему самой красивой женщиной в царстве, если бы не Саломея, никто не осудил бы Иродиаду за этот брак. О идиотские, жестокие, бессмысленные законы этой надменной страны! Как она ненавидела евреев, Питер, как ненавидела! Разве только Саломею не любила еще больше. Но это была другая нелюбовь. Они все их ненавидели. Высокомерный, замкнутый народ, презирающий всех и вся. Их ненавидели оба ее мужа и их отец, ее дед Ирод Великий, который много лет властвовал над этой страной. Он старался завоевать их расположение, он перестроил их храм в Иерусалиме, а они даже не помогли ему найти новорожденного ребенка, с которым было связано неясное пророчество, и старику пришлось убить четырнадцать тысяч невинных младенцев, а через полгода помереть поганой смертью. Хотя, скорее всего, это более поздняя вставка. В Вифлееме просто не могло быть такого количества детей.