А. Шерман - Белый яд. Русская наркотическая проза первой трети ХХ века (сборник)

8. 12. Наблюдения над быстротой смены активно воспоминаемых представлений [9] В приведенной выше моей работе (Beitrage etc.) я старался доказать, что активное чувственное внимание, поскольку оно усиливает любое из внешних ощущений, есть ложный процесс и состоит в суммировании или ассимиляции реального ощущения (которое мы, очевидно, усиливать не можем) с произвольно вызываемым в сознании соответственным образом воспоминанием, причем эта сумма, конечно, будет иметь большую устойчивость и интенсивность, чем одно реальное ощущение; от этого и зависит кажущееся усиление реального ощущения, наблюдаемого нами с так называемым вниманием. Так как чувственное внимание непостоянно, но имеет колебания (волны), то, очевидно, такие же колебания должны быть свойственны и его истинной причине, т. е. воспоминаемым образам; иначе говоря, стараясь вновь вызвать в сознании какое-нибудь прежнее представление, мы лишь на короткое время можем сообщить ему значительную интенсивность. И действительно, такие колебания воспоминаний были уже давно замечены, наприм. Фехнером: каждое воспоминание на мгновение становится ясным, затем быстро бледнеет и требует нового усилия, чтобы быть вызвано. По моим многочисленным наблюдениям, эта периодичность, при вызове образов воспоминания (наприм. полос на круге Массона), совершенно соответствует периодичности чувственного внимания при тех же объектах. (объект — вышеупомянутый вращающийся круг Массона):

8. 15. Начало тягостных ощущений и общего недомогания. Производятся опыты для определения точности в оценке протяжений по движениям (руки). Н. Л. чертит, с закрытыми глазами, ряд линий, которые ему кажутся равными одному русскому дюйму, причем получаются следующие величины:

Действительная же длина русского дюйма 25,4 мм.

8.23. Пульс 92. Голова очень горяча.

8. 25. Чрезвычайно обильное потоотделение.

8. 34. Временное улучшение общего состояния. Опыты над цветовым контрастом показывают его неизмененным. После возобновления болезненного припадка Н. Л. заявляет, что в сравнении с тем, что он переживает, всякое занятие наукой вздор, да и вообще вся наука только суета, не имеет никакого серьезного значения. Это же Н. Л. повторяет и впоследствии, в связи с размышлениями о смерти. Нередко он многократно говорит то же самое. Всякий интерес к опыту у него исчез. Общее самочувствие все ухудшается.

8. 37. Колющие боли в спине и жгучие в животе; дыхание судорожное, со стонами. Общее тягостное состояние достигает своего maximum’a. После продолжительного молчания и как бы отупения начинается бред. Н. Л. жалуется то на физическую боль, то на невыносимо тягостное душевное состояние. Он требует, чтобы позвали врача и дали противоядие, многократно утверждает, что он не проживет еще и пяти минут; но не смерть ему страшна, а то, что он умрет сумасшедшим. Кроме того, во всем, что он говорит, сквозит самый отчаянный Weltschmerz. Каждые пять минут он спрашивает, сколько прошло времени: ему кажется, что с последнего такого вопроса протекли целые часы. Вместе с тем, он сознает, что все его слова и жесты действуют на присутствующих крайне удручающим образом и невольно возбуждают в них различные опасения; поэтому он неоднократно просит простить его. Замечательно, до какой степени ясно и обдуманно все, что он говорит, если выделить, конечно, болезненные преувеличения; двойственное действие гашиша (дикие фантазии наряду с трезвым самонаблюдением) на нем явственно видно. После приступа дикого бешенства и самых отчаянных речей:

в 10. 5, впадает Н. Л. в молчаливое состояние, которое в 10.15, при полном утомлении, уступает место сну.

10. 30. Н. Л. уже просыпается, и притом со смехом и вообще в чрезвычайно приятном безболезненном состоянии. Галлюцинации совершенно исчезли; однако, сходя с лестницы (в темноте), Н. Л. чувствует большую неуверенность и вообще психическое состояние его еще весьма ненормально, — он не узнает, наприм., дороги домой, а также своей квартиры.

Из предыдущих заметок мы можем, между прочим, сделать следующие выводы:

1. При отравлении гашишем явления интеллектуальные, вообще говоря, сохраняются неизменными, в то время как явления эффективные крайне усилены, а волевые — крайне ослаблены. Такова общая картина этого состояния. Но, поскольку познавание определяется волей (явления активной апперцепции или внимания), она тоже бывает ослаблена и даже вовсе парализована, поскольку, далее, аффективная жизнь есть результат дисциплины воли (область сдерживающих нравственных чувств), чувствования являются не просто усиленными, но и их прежнее соподчинение по интенсивности (равновесие) нарушенным. Сохранение интеллектуальных явлений особенно резко заметно в полном сохранении памяти (пассивной), которая почти исчезает при отравлении опием. Кроме практического значения для самонаблюдений, эта особенность гашиша, сравнительно с опием, имеет и общий теоретический интерес. Почему психические состояния, вызванные гашишем, соединяются в сравнительно твердые ассоциации, а состояния вызванные опием — нет, это объяснить нелегко. Указание на то, что состояние человека, отравленного опием, весьма отлично от нормального состояния, и что его мысли и чувствования ассоциируются лишь с этой измененной личностью, а не с нормальной, не может объяснить указанного различия, ибо при отравлении гашишем изменение личности никак не меньше. Может быть это различие должно объяснять из характера менее определенных состояний, вызываемых опием, т. е. может быть, способность психических явлений к ассоциированию определяется не только их сходством или смежностью, но и к. и. другими их свойствами, наприм. большей или меньшей ясностью и определенностью. Или может быть к непосредственной ассоциации способны не вообще все психические явления, а наприм. только познавательные (которые при гашише сохраняются), а прочие ассоциируются только через них? Все это вопросы, для разрешения которых мы не имеем пока никакого материала, ибо, к сожалению, психология ассоциации до сих пор была разрабатываема более в ширину, чем в глубину, под влиянием малонаучного догмата о том, что ассоциация есть простейшее, дальнейшим образом неразложимое явление.

2. Уже многократно психологи указывали на страшное явление, вызываемое гашишем, именно на так наз. «растяжение пространства и времени»: незначительные промежутки времени и небольшие расстояния кажутся для отравленного гашишем чудовищными, бесконечными. Из приведенных выше наблюдений видно однако, что это растяжение не имеет самостоятельного характера, но обусловлено, главным образом, растяжение времени — тягостными чувствованиями, а растяжение пространства — ощущениями усталости. Именно приведенные выше данные показывают, что растяжение времени имело место лишь во второй период опьянения, после появления тягостных ощущений, и отсутствовало, пока состояние было приятным. А относительно растяжения пространства мои опыты показывают, что при малых движениях, не сопряженных с утомлением (напр, при незначительных движениях кистью руки) растяжения пространства вовсе не наблюдается. Конечно, можно бы было возразить на это объяснение, что при обыкновенной усталости пространство не растягивается. Но, во-первых, такое категорическое утверждение вряд ли верно, наприм. для утомленного путника дорога, которую ему еще остается пройти, действительно кажется длиннее, чем она есть, а во-вторых, та вялость и апатичность, которые овладевают нами под влиянием гашиша, так необыкновенны и исключительны, что не могут быть исправлены предыдущими опытами. Замечательно также, что иллюзия при гашише распространяется, по-видимому, лишь на то пространство, которое мы должны пройти, а не на то, которое уже прошли, что также указывает не на какое-нибудь общее поражение органа восприятия пространства, а лишь на изменение одного из его масштабов.