А. Шерман - Белый яд. Русская наркотическая проза первой трети ХХ века (сборник)

Каждый день над телом новый опыт…

Что же жизнь не блещет, как Аи?

Я курю из длинных трубок опий,

Нюхаю блестящий кокаин.

(К. М. Думчеву)

Али был бедный раб у шейха Мустафы-Кафеджи. Али был молод, красив и умел играть на зурне так хорошо, что слушать его музыку приходили многие рабы соседних господ, и даже сами господа часто заставляли его играть в своем присутствии.

Однажды Али подслушал разговор своих господ. Старый шейх Мустафа говорил своей дочери, прекрасной Айше:

— Вот этот маленький флакон содержит в себе чудный дар Аллаха: гашиш. Кто крупицу проглотит, перенесется в рай Магомета; мужчина увидит себя среди красивейших гурий, они все там будут его рабынями, и будет он блаженствовать среди райского пения птиц в небесных садах Магомета. И женщина, если вкусит гашиш, — увидит себя среди гурий в раю, и будет ее блаженство сладостно неизъяснимо. Береги флакон, Айша, и знай: Аллах позволил вкушать этот дивный свой дар лишь тогда, когда смертный уже разочаровался в дарах мира сего, и ему нужно вкусить небесного блаженства, чтобы не надоела жизнь. Кто злоупотребляет гашишем, у того Аллах отнимает сначала разум и силы, а потом вскоре и жизнь.

Прекрасная Айша, стройная как пальма, черноокая и грациозная, как дикая газель, приняла от отца драгоценный подарок, украшенный изумрудами флакон, в котором заключался гашиш, и спрятала в своей шкатулке, где хранились ее сокровища.

Была душная летняя ночь. Полная луна мягким серебристым светом озаряла и далекие Ливанские горы, поднимавшиеся над горизонтом, и растения в саду: лимоны, пальмы, апельсины, гранаты и колючие кактусы, и цветущие олеандры и камелии, насыщавшие воздух острым, опьяняющим благоуханием. Не дрогнут листы; все притаилось в сладостной истоме; ни шороха кругом, ни звука. Звезды тихо и робко мерцали.

Айша сидела на коврах и подушках, крепко стиснув руки, унизанные кольцами, и смотрела в окно, все в одну точку, и ничего не видела перед собою. Ее жгучая кровь стучала ей в виски, и страстно, мучительно хотелось Айше какого-то неведомого счастья, блаженства. Она вспомнила о гашише.

— Но, — подумала Айша, — почем я знаю, кто будет там, в раю, меня ласкать?.. Нет, не хочу гашиша.

Она хлопнула в ладоши три раза. Вошел Али.

— Раб!.. — сказала Айша, — возьми твою зурну и сыграй мне самую лучшую мелодию, какую только ты один можешь сыграть.

Али взял зурну — и раздались приятные певучие звуки. Али играл песню без слов; и хотя сам Али сочинил эту песню, но то не была песня раба. Властно, победно звучали дивные переливы мелодии и уносились далеко-далеко, свободные, как мечта, и будили от дремоты и сна все кругом, и звали к счастью.

Тяжело дыша и пламенея, слушала музыку Айша; высоко вздымалась ее девственная грудь, впивая ароматный воздух, и глаза ее как искры горели, устремленные на красивого Али.

— Раб, — ласково сказала Айша, — перестань играть — я не могу больше слушать, прекрасны эти звуки, но они сводят меня с ума… Ты очаровал меня своей музыкой. Проси же у меня всего, чего ты пожелаешь, — клянусь, — я все исполню… для тебя.

И жадно протянув руки и блестящими глазами впиваясь в глаза Али, Айша ждала.

Раб усмехнулся злой и торжествующей усмешкой, но смиренно поклонился до земли и сказал:

— Госпожа, — дай мне одну крупинку гашиша.

Как ужаленная вскочила Айша и крикнула:

— Подлый раб! Как смеешь ты мечтать о рае Магомета!.. Не довольно ли и для тебя того счастья, которое перед тобою, на земле!..

Али ответил:

— Ты обещала, госпожа, исполнить мою просьбу. Дай же мне одну крупицу гашиша.

Дрожащими от гнева руками Айша открыла шкатулку, взяла флакон, украшенный изумрудами, крошечной ложечкой достала она крупицу гашиша и подала рабу.

Али проглотил гашиш и вдруг сел на пол, потеряв сознание действительности. Теперь уже он видел себя не рабом, а падишахом, и вокруг него были его жены, прекрасные, как звезды, и между ними была гордая госпожа его Айша; теперь уже она была его рабой и как величайшего счастья ждала его призыва; и жены ласкали его, и райские звуки услаждали его слух, и дивный аромат был разлит в воздухе.

Айша глядела, стиснув зубы, на потерявшего сознание раба и судорожно сжимала маленький кинжал, что висел в серебряной оправе на ее поясе.

По красивому лицу Али скользило выражение неизъяснимого блаженства и счастья.

— Пусть же его счастье будет бесконечно!.. — подумала Айша.

И дико захохотав, она выхватила кинжал и всадила его в горло раба.

Али умер счастливым.

На берегах священного Ганга жил один благочестивый отшельник. Он проводил дни и ночи в размышлениях о Боге и в исполнении религиозных обрядов. От восхода до захода солнца он сидел на берегу реки, погруженный в созерцание, а к ночи удалялся в убогую хижину из пальмовых листьев, сплетенную собственными руками.

Так жил он многие годы вдали от всего мира, не видя человеческого лица. Единственным живым существом около него была полевая мышка, питавшаяся крохами его скудной пищи. Трусливый от природы зверек давно убедился, что ему нечего бояться спокойного, молчаливого старца. Мышка так расхрабрилась, что сама подходила к отшельнику, ласкалась к нему и заигрывала с ним. Отшельник скоро привык к малютке и, частью, чтобы доставить ей удовольствие, частью, чтобы самому позабавиться, одарил ее даром слова. И вот однажды мышка, почтительно скрестив на груди передние лапки, сказала своему благодетелю: «Святой отец! ты был бесконечно добр ко мне. Не прогневайся, если я осмелюсь обратиться к тебе с великою просьбою!» «В чем дело?» — спросил ласково старец. — «Говори, говори смелее, крошка! Что тебе надо?»

«Видишь ли, благодетель, когда ты с зарею уходишь на берег, сюда пробирается кошка и весь день караулит меня. И право, она давно бы меня съела, если б не боялась твоего гнева. А все же кончится тем, что она уничтожит меня. Ну вот, я и надумала попросить тебя: обрати меня в кошку, святой отец, мне нечего будет тогда бояться своего врага». «Будь по-твоему», — решил отшельник и тотчас же вместо мышки оказалась красивая, сильная кошка.

Несколько ночей спустя отшельник ласково спросил своего баловня: «Ну что же теперь, кисонька, довольна ты своею судьбою?» — «Не то, чтоб очень», — отвечала задумчиво кошка. «Что так? Уж теперь, кажется, ни одна кошка в мире тебя не обидит». — «Это-то конечно. Я настолько сильна, что теперь кошки мне не страшны. Да я кошек и не боюсь; есть похуже враги. Вот хотя бы собаки. Когда тебя тут нет, он сбегаются целыми стаями и такой лай поднимают! Ежеминутно за жизнь свою дрожишь. Вот если б мне самой собакой быть — поспокойней было бы».