А. Шерман - Белый яд. Русская наркотическая проза первой трети ХХ века (сборник)

И все дрожит… Сильнее, сильнее…

Неприятно дрожит вся нижняя часть туловища.

Начинает дрожать грудь, подбородок, губы, нос.

Колени прыгают в воздухе. Ноги пляшут по полу.

И нет никакой силы прекратить это!

Дрожит сердце, желудок, легкие, кишечник…

Кровь дрожит, словно ее кто-то быстро, быстро взбалтывает во мне, как в бутылке.

Дрожат все нервы.

И откуда-то изнутри буйной волной поднимается нестерпимое желание смеяться, хохотать, хохотать, хохотать, до упаду, до истерики, до изнеможения…

И я хохочу…

Сначала тихо. Потом все громче и громче.

И, наконец, разражаюсь сумасшедшим, диким, безудержным хохотом, от которого трясется все мое тело, сердце замирает на несколько секунд и снова бьется в жгучем припадке…

Я уже больше не в состоянии сидеть.

С хохотом вскакиваю, бросаюсь вперед.

Хохочу как безумный.

И снова открывается передо мной реальная действительность.

Большая комната. Три лампы. Столик с белой мраморной доской. Ковер, испещренный восточным причудливым рисунком…

Что такое?..

Я, держась за живот и заливаясь уже счастливым, раскатистым хохотом, смотрю на этот ковер и вижу, что какой-то хитрый завиток орнамента начинает тихо дрожать и вдруг, тоже с хохотом, принимается с страшной быстротой расти…

Он уже занимает собой всю площадь пола, стеной хохочущей стоит передо мной и мешает мне идти дальше…

Через секунду его уже нет. Он снова маленькой полоской улегся на ковер, сросся с ним и перестал смеяться…

Я двигаюсь вперед, не переставая хохотать, и вижу, что мне дорогу загородил громадный окурок, величиною со стол.

Дорогу загородил мне огромный окурок.

Вижу его мокрый, обсосанный конец и обгоревшую бумагу.

Хочу перешагнуть через него и не могу.

Обхожу.

Впереди — опять препятствие. Скомканная бумажка, брошенная мною на пол, начинает расти.

Скомканная бумажка, брошенная мною на пол, начинает расти.

Я хочу идти дальше. Поднимаю ногу… бумажка уже выше меня.

Трясясь от хохота, обегаю ее кругом, благо проход остался между ею и стеной и опять — натыкаюсь на кисточку ковра, которая тоже вздумала расти…

Думая ее перехитрить, с хохотом делаю исполинский кружок, падаю и — исчезаю в бесконечности…

Очнулся я уже дома, куда меня в бесчувственном состоянии отвез Семен Петрович.

Теперь я несколько раз в неделю, потихоньку, хожу на окраину города, в этот особнячок, где можно объять необъятное и на мгновение узнать то, чего никто никогда не узнает.

Шелков и сердился, и смеялся, и убеждал — ничто не помогало. Актриса Моретти, поддерживаемая своей подругой Сонечкой, упорно долбила одно и то же.

— Никогда не поверим, — пищала Сонечка.

— Чтобы вы, такой испорченный человек, да вдруг не пробовали кокаину!

— Да честное же слово! Клянусь вам! Никогда!

— Сам клянется, а у самого глаза смеются!

— Слушайте, Шелков, — решительно запищала Сонечка и даже взяла Шелкова за рукав. — Слушайте — мы все равно отсюда не уйдем, пока вы не дадите нам понюхать кокаину.

— Не уйдете! — не на шутку испугался Шелков. — Ну, это, знаете, действительно жестоко с вашей стороны. Да с чего вы взяли, что у меня эта мерзость есть?

— Сам говорит «мерзость», а сам улыбается. Нечего! Нечего!

— Да кто же вам сказал!

— Да мне вот Сонечка сказала, — честно ответила актриса.

— Вы? — выпучил на Сонечку глаза Шелков.

— Ну да — я! Что же тут особенного? Раз я вполне уверена, что у вас кокаин есть. Мы и решили прямо пойти к вам.

— Да, да. Она хотела сначала по телефону справиться, а я решила, что лучше прямо прийти, потребовать, да и все тут. По телефону вы бы, наверное, как-нибудь отвертелись, а теперь — уж мы вас не выпустим.

Шелков развел руками, встал, походил по комнате.

— А знаете, что я придумал! Я непременно раздобуду для вас кокаина и сейчас же сообщу вам об этом по телефону, или еще лучше, прямо пошлю вам.

— Не пройдет! Не пройдет! — завизжали обе подруги. — Скажите, какой ловкий! Это чтоб отделаться от нас! Да ни за что, ни за что мы не уйдем. Уж раз мы решили сегодня попробовать — мы своего добьемся.

Шелков задумался и вдруг улыбнулся, точно сообразил что-то. Потом подошел к Моретти, взял ее за руки и сказал искренно и нежно:

— Дорогая моя. Раз вы этого требуете — хорошо. Я вам дам попробовать кокаину. Но пока не поздно — одумайтесь.

— Ни за что! Ни за что!

— Мы не маленькие! Нечего за нас бояться.

— Во-первых, это разрушает организм. Во-вторых, вызывает разные галлюцинации, кошмары, ужасы, о которых потом страшно будет вспомнить.

— Ну, вот еще, пустяки! Ничего мы не боимся.

— Ну, дорогие мои, — вздохнул Шелков, — я сделал все, что от меня зависело, чтобы отговорить вас. Теперь я умываю руки и слагаю с себя всякую ответственность!

Он решительными шагами пошел к себе в спальню, долго рылся в туалетном столе.

— Господи! Вот не везет-то! Хоть бы мелу кусочек что ли найти.

Прошел в ванну. Там на полочке увидел две коробки. В одной оказался зубной порошок, в другой борная. Призадумался.

— Попробуем сначала порошок.

Всыпал щепотку в бумажку.

— Он дивный человек! — шептала в это время актриса Моретти своей подруге Сонечке. — Благородный и великодушный. Обрати внимание на его ресницы и зубы.

— Ах, я уже давно на все обратила внимание.

Шелков вернулся мрачный и решительный. Молча посмотрел на подруг и ему вдруг жалко стало хорошенького носика Моретти.

— Мы начнем с Сонечки, — решил он. — Кокаин у меня старый — может быть, уже выдохся. Пусть сначала одна из вас попробует, как он действует. Пожалуйста, Сонечка, вот прилягте в это кресло. Так. Теперь возьмите эту щепотку зубного… то есть кокаину — его так называют «зубной кокаин», потому что… потому что он очень сильный. Ну-с, — спокойно. Втягивайте в себя. Глубже! Глубже!

Сонечка втянула, ахнула, чихнула и вскочила на ноги.

— Ай! отчего так холодно в носу? Точно мята!

Шелков покачал головой сочувственно и печально.

— Да, у многих начинается именно с этого ощущения. Сидите спокойно.

— Не могу! Прямо нос пухнет.

— Ну вот. Я так и знал! Это начались галлюцинации. Сидите тихо. Ради Бога — сидите тихо, закройте глаза и постарайтесь забыться, или я ни за что не ручаюсь.

Сонечка села, закрыла глаза и открыла рот. Лицо у нее было сосредоточенное и испуганное.

— Давайте же и мне скорее! — засуетилась актриса Моретти.

— Дорогая моя! Одумайтесь, пока не поздно. Посмотрите, что делается с Сонечкиным носом!