Александр Вельтман - Не дом, а игрушечка !

Подруженька, голубушка,

Душа моя, поди ко мне;

Тоска-печаль томят меня.

Вдруг показалось ей, что голос ее как будто отзывается гдето. Она прислушалась: точно, кто-то напевает в соседском дому.

Сашенька приотворила боковре окно, взглянула, вспыхнула, сердце так и заколотило.

- Ах, какая хорошенькая! - проговорила сама себе Сашенька. - Вот бы мне подружка!

И долго-долго смотрела она стыдливо сквозь приотворенное окно на Порфирия, который также разгорелся, устремив на нее взоры, и думал: "Ах, какой славный мальчик! вот бы нам вместе играть!"

"Я поклонюсь ей", - подумала Сашенька, но вошла няня, и, как будто боясь открыть ей свою находку подружки, захлопнула окно.

На дворе стало смеркаться, а няня сидит себе да вяжет чулок.

Так и вечер прошел. Легли спать; а Савденьке не спится, ждет не дождется утра.

Настало утро. Надо умыться, богу помолиться, идти к дедушке поздороваться, пить с ним чай, слушать его рассказы, а на душе тоска смертная.

- Не хочется, дедушка, чаю.

- Куда же ты? Сиди.

Ах, горе какое! - Сашенька с места, а дедушка опять:

- Куда ж ты?

- Сейчас приду, дедушка.

Сашенька наверх, в свою комнату, а там няня вяжет чулок.

Так и прошло время до обеда; а тут обед. А дедушка кушает медленно, а после обеда, покуда заснет - сиди, не ходи.

Господи! Что это за мука!

Но вот дедушка уснул. Няня вышла посидеть со старым Борисом за ворота. Сашенька одна; приотворила тихонько окно, тихонько запела: "Подруженька, голубушка", но никто не отзовется, в соседском доме окно закрыто.

Ах, какое горе!

Прошел еще день. Сидит грустная Сашенька подле няни, призадумавшись. Вдруг послышался напев ее песни, сердце так и екнуло.

- Ну, уж хорошо как-то там курныкает, нечего сказать! - проговорила няня.

- Нянюшка, пить хочется.

- Ну что ж, испей, сударыня.

- Мне не хочется квасу, мне хочется воды.

- Э-эх, ведь вниз идти надо!

- Пожалуйста!

- Ну, ну, ладно.

Няня вышла - а Сашенька к окну. Приотворила - глядь, ей поклонились.

- Здравствуйте! - сказал Порфирий.

- Здравствуйте! - произнесла и Сашенька.

Они посмотрели друг на друга умильно и не знали, что еще сказать друг другу.

- Приходите к нам, - сказал наконец Порфирий.

- Нет, вы приходите к нам; меня не пускают из дому, - отвечала тихо Сашенька.

- Экие какие!

Этим разговор и кончился; послышались шаги няни, Сашенька захлопнула окно.

На следующий день Порфирий целое утро курныкал песенку под окном. Сашенька все слышала, с болью сжималось у ней сердце от нетерпения, покуда дрожащая рука ее не.отворила снова окна с боязнью.

- Здравствуйте!

- Здравствуйте!

- Послушайте... выходите в садик!

- В садик? Ну, хорошо.

- Поскорей.

- Ну, хорошо.

Порфирий притворил окно. Сашенька также и побежала в садик.

- Здравствуйте, сударыня-барышня, - сказал ей Борис, беседовавший с няней на крыльце.

- Здравствуй, Борис, - отвечала ему Сашенька.

- Куда вы, барышня? - спросила ее няня.

- В садик.

- Посмотрите-ка, сударыня-барышня, какую я вам дерновую скамеечку сделал под липой-то, извольте-ка посмотреть.

И Борис потащился следом за Сашенькой.

Ах, какая досада!

- Вот, видите ли, барышня... Извольте-ка присесть.

- Спасибо тебе.

- Кому ж и угождать мне, как не вам, барышня: вы у нас такое нещечко... Дай вам господи доброго здравия да женишка хорошенького.

- Ах, полно, Борис, - проговорила Сашенька, покраснев, - ступай себе.

- Ничего, сударыня-барышня, что тут стыднова...

В соседском садике послышалось курныканье Порфирия.

"Ах, какой этот несносный Борис", - подумала Сашенька.

- Ничего, сударыня-барышня... да и красавицы-то такой не сыщем... и дедушка-то не нарадуется на вас... Скупенек немножко, бог с ним. Вас бы не так надо было водить... в золоте бы водить, барышня, да не все дома держать... чтоб женишки...

- Ступай, Борис, оставь меня.

- Экие вы какие! Я ведь к слову сказал... Вот, сударыня-барышня, попросите-ка у дедушки на сапоги мне... Извольте посмотреть, совсем развалились.

- Хорошо, хорошо, я попрошу.

- Извольте посмотреть: пальцы вылезли.

- Хорошо, хорошо, ступай.

- Да, вот оно: у солдата купил, три рубля заплатил... солдатские-то, говорят, крепче...

Сашенька от нетерпения и досады вскочила с дерновой скамьи и пошла прочь от Бориса.

- Что ж вы, барышня, не изволите сидеть? Дерн-то какой славный.

И Борис начал поглаживать скамью и обирать с дерна желтую и завядшую травку.

Между тем Сашенька прошла подле забора.

- Здравствуйте, - раздалось в скважинку за кустами малины.

- Здравствуйте, - тихо проговорила и Сашенька, остановясь и оглядываясь, не смотрит ли на нее Борис.

- Как я вас люблю, - сказал Порфирий.

- Ах, как и я вас люблю... Если бы мы были всегда вместе!

- Барышня, а барышня, где вы, сударыня? Чай кушать зовут, - крикнул Борис.

- О боже мой, какая скука, - проговорила Сашенька.

- Приходите после, - шепнул Порфирий.

- После? Хорошо.

И Сашенька побежала домой.

После чаю она двинулась было с места, но дедушка усадил ее подле себя перебирать старые письма.

- О господи, когда ж после? - проговорила Сашенька про себя, почти сквозь слезы.

Старик ужинал рано; хотелось ему спать или не хотелось, но он ложился в постель в определенное время. А тут, как нарочно, сидит себе да раздобарывает [растабарывает, болтает. - Примеч. автора.] с внучкой и с ее няней, потешается, что у них глаза липнут. Рассказывает себе про житье-бытье своего дедушки, какой у него был полный дом, какой сад, какое именье, какое богатство, великолепие и этикет. Призванный Борис, как живая выноска примечаний к рассказу, стоял у дверей, заложив руки назад, и по вызову барина подтверждал его рассказ.

- Помнишь, Борис? а?

- Как же, сударь, не помнить...

- А гулянье-то было по озеру, с роговой музыкой, в именины покойной бабушки Лизаветы Кирилловны... Вот, надо рассказать...

- Никак нет-с, батюшка: это было не в именины, а как раз в день рождения ее превосходительства... Как раз, сударь, в день рожденья.

- Как в день рожденья?.. Постой-ка, врешь!

- Да как же, батюшка, именины-то ее превосходительства, покойной Лизаветы Кирилловны, дай бог ей царство небесное, когда были? В октябре, сударь?

- Да, да, да!.. Экая память!..

- Дедушка, мне спать хочется, - проговорила Сашенька, зевая и привстав с места.

- Спать? А отчего ж мне не хочется? а?

- Не знаю, дедушка.

- То-то, не знаю, а я знаю. Это потому, что дедушка любит внучку и ему приятно провести с ней время.

- Да что ж, сударь, пора ночь делить, - проговорила и старая няня, зевая.

- Ты дура, ты все потакаешь ребенку! Пошли! спите!

Дедушка рассердился. Сашенька и няня, потупив глаза, молчали и ни с места.

И дедушка молчит, сурово нахмурился. И это гневное молчание тянулось обыкновенно до тех пор, покуда не вытянет душу.