Джозеф Д’Лейси - DARKER: Рассказы (2011-2015)

Фенвик с трудом верил своим глазам, а затем — из любопытства, из цинического презрения и какого-то более глубокого и загадочного побуждения, которое сам не мог объяснить, — телеграфировал:

Приезжай.

И вот он здесь. Он приехал — можете ли вы поверить? — чтобы «все уладить». Он слышал от Хэмлина Эддиса, что Фенвик был в некой обиде на него.

— Мне это не по душе, старик, и я подумал заехать к тебе, выяснить, в чем дело, и все уладить.

Прошлым вечером после ужина он попытался все уладить. С жадным взглядом, как у пса, выпрашивающего кость, которую, он знает, наверняка заслужил, Фостер протянул руку и попросил Фенвика рассказать, что стряслось.

Фенвик просто ответил, что ничего не стряслось, а Хэмлин Эддис — проклятый дурак.

— О, я рад это слышать! — воскликнул Фостер, вскочив со стула и положив руку Фенвику на плечо. — Я рад этому, старик. Я бы не вынес, если бы мы не смогли остаться друзьями. Ведь мы так долго дружим.

Господи, как же Фенвик ненавидел его в ту минуту!

— Какие славные у тебя книги! — Фостер обернулся и взглянул на Фенвика энергичным, радостным взглядом. — Каждая из них вызывает интерес! Мне нравится и то, как ты их расставил на открытых полках — как по мне, стыдно скрывать книги за стеклом.

Фостер подошел и присел рядом с хозяином. Он даже наклонился и положил руку ему на колено.

— Послушай! Спрашиваю в последний раз и хочу убедиться наверняка. Между нами ведь нет ничего дурного, старик? Я знаю, ты заверил меня в этом вчера вечером, но хотелось бы…

Фенвик посмотрел на него и, изучив взглядом, внезапно ощутил сильную, но приятную ненависть. Ему нравилось касание его колена рукой; он и сам наклонился вперед и, думая о том, как приятно было бы вдавить глаза Фостера глубоко-глубоко ему в голову, сжимая их, сдавливая до пурпурного цвета, оставляя пустые, зияющие, кровавые впадины, сказал:

— Нет, отчего же. Конечно, нет. Я же сказал тебе вчера вечером. С чего бы этому взяться?

Рука сжала колено чуть сильнее.

— Я так рад! Это замечательно! Замечательно! Надеюсь, ты не сочтешь меня глупцом, но я всегда чувствовал к тебе привязанность, сколько себя помню. Я всегда хотел узнать тебя лучше. Я так сильно восхищался твоим талантом. Тот твой роман… тот… про алоэ…

— «Горькое алоэ»?

— О, да, именно он. Это была замечательная книга. Пессимистичная, разумеется, но все же прекрасная. Она заслуживала большего. Помню, я так тогда и думал.

— Да, она заслуживала большего.

— Но твой час придет. Как я говорю, хорошее всегда случается под конец.

— Да, мой час придет.

Тонкий, пискливый голос продолжал:

— Я же имел больший успех, чем заслуживал. О, да, это так. И не надо этого отрицать. Я не изображаю скромность. Я серьезно. Разумеется, у меня есть какой-то талант, но не настолько большой, как говорят. А ты! Ведь ты имеешь намного больше, чем они думают. Да, старик, правда. Только, — надеюсь, ты простишь мне эти слова, — наверное, ты не достиг того, что мог бы. Живешь здесь, скрывшись за всеми этими горами, во влажном климате, с постоянными дождями, — зачем, ты же отстал от жизни! Не видишь людей, не общаешься и не знаешь, что происходит. Зачем, посмотри на меня!

Фенвик повернулся и взглянул на него.

— Эти полгода я провожу в Лондоне, где все самое лучшее — лучшее общество, лучшая музыка, лучшие театры; затем на три месяца еду за границу — в Италию, Грецию или еще куда-нибудь — а потом на три месяца в деревню. Вот это идеальное соотношение. Так можно получить все.

В Италию, Грецию или еще куда-нибудь!

Что-то щелкнуло у Фенвика в груди и молотило, молотило, молотило. С какой же одержимостью он жаждал хоть недельку в Греции, хоть два дня на Сицилии! Иногда он думал, что мог себе это позволить, но когда доходило до фактического расчета вплоть до пенни… А этот дурак, этот болван, этот самодовольный, тщеславный, снисходительный…

Он поднялся и взглянул на золотое солнце.

— Что скажешь насчет прогулки? — предложил он. — Солнце пробудет еще целый час.

Едва слова слетели с его губ, Фенвик почувствовал, будто кто-то произнес их за него. Он даже обернулся, чтобы посмотреть, не было ли кого за его спиной. Еще с прибытия Фостера предыдущим вечером его не покидало это ощущение. Прогулка? Зачем ему брать Фостера на прогулку, показывать свои любимые места, эти линии, изгибы и впадины, широкую серебристую поверхность Алсуотера, скрытые пурпурными облаками холмы, сгорбившиеся, словно одеяло на коленях лежащего великана? Зачем? Было похоже, будто он повернулся к кому-то за своей спиной и сказал: «Вы что-то задумали на этот счет».

Они вышли. Дорога резко спускалась к озеру, а у кромки воды между деревьев пролегала тропа. Яркий желтый свет с оранжевым оттенком, пересекая озеро, становился синим. Холмы выглядели темными.

Сама походка Фостера говорила о его натуре. Он все время шел немного впереди, передвигая свое длинное, худощавое тело энергичными рывками, словно, если бы он не спешил, мог пропустить нечто, что было решающим в его преимуществе. Говорил он, бросая Фенвику слова через плечо, будто швыряя кусочки хлеба дрозду.

— Конечно, я был польщен. А кто бы не был? Новый приз, как-никак. Им награждают всего на год или два, но это приятно — действительно приятно — владеть им. Когда я вскрыл конверт и обнаружил в нем чек — что ж, вы могли бы сбить меня с ног перышком. Да, вы вправду могли бы. Разумеется, сто фунтов не так много. Но это честь…

Куда они направлялись? Их удел был таким определенным, словно у них не было свободы воли. Свободы воли? Нет никакой свободы воли. Все есть Судьба. Фенвик внезапно громко рассмеялся.

Фостер остановился.

— Что, в чем дело?

— Что?

— Ты рассмеялся.

— Что-то меня развеселило.

Фостер коснулся руки Фенвика.

— Как приятно гулять вместе, рука об руку с другом. Я так сентиментален и не отрицаю этого. Я лишь говорю, жизнь коротка и человек должен любить ближнего, а как иначе? Ты слишком долго живешь в одиночестве, старик. — Он сжал руку Фенвика. — Это правда.

Это была пытка, совершенная, неземная пытка. Было чудесно ощущать эту худую, костлявую руку, сжимающую его. Можно было практически расслышать биение его сердца. Чудесно ощущать эту руку и искушение взять ее в свою и изогнуть, выкрутить и затем услышать хруст костей… хрусть… хрусть… Чудесно ощущать искушение, поднимающееся, словно кипящая вода, но не поддаваться ему. На миг рука Фенвика коснулась Фостера. Затем он отнял руку.

— Мы в деревне. Вот отель, куда все приезжают летом. Здесь свернем направо. Я покажу тебе свой тарн.

— Твой тарн? — спросил Фостер. — Прости мое невежество, но что такое тарн?

— Тарн — это миниатюрное озеро, водоем в ущелье у холма. Очень спокойный, красивый, тихий. Некоторые из них чрезвычайно глубоки.