Джозеф Д’Лейси - DARKER: Рассказы (2011-2015)

— Из эфира! Из вездесущего эфира, из неосязаемой субстанции, из которой разум Господа сотворил планеты, и все живое, и самого человека — человека, который сотворил это! Своими злыми намерениями, эгоистичными страхами, желаниями и бесконечной, нескончаемой ненавистью он сотворил их, и теперь они повсюду! Ничего не бойтесь — но смотрите, к вам, к своему создателю, движется ваш УЖАС во плоти!

Как только он умолк, я увидел Существо, приближающееся ко мне — Существо… но мой разум больше не мог выдержать этого. Грозный голос звенел где-то вдалеке, а затем комната погрузилась в темноту; мое сознание милостиво скрыло от меня эти жуткие видения, и пустота возобладала над ужасом слишком сильным, чтобы можно было его пережить.

Я чувствовал тупую тяжелую боль в глазах. Я понимал, что мои глаза закрыты, понимал, что сплю, и что полка с разноцветными склянками, которую я вижу ясно и четко, — это всего лишь часть моего сна. Была какая-то смутная, но настойчивая причина, которая заставляла меня встать. Я хотел проснуться и думал, что, пристально глядя на все эти голубые и желтые пузырьки, я смогу рассеять это глупое видение. Но вместо этого они становились только четче, приобретали плотность и реальность, пока все остальные мои чувства внезапно не пробудились, и я не осознал, что мои глаза открыты, склянки реальны, а сам я сижу на стуле, который наклонился вбок, и поэтому моя голова в совершенно неудобном положении лежит на столе.

Я медленно выпрямился и с трудом попытался нащупать в измученной памяти хоть малейший намек на причину моего присутствия здесь, в этой лаборатории, освещенной лишь светом уличных фонарей, проникавшим в комнату через три больших окна. Я сидел здесь совершенно один, и, судя по боли в затекших конечностях, я просидел здесь довольно долго.

Затем резким ударом, как обычно бывает при осознании какой-нибудь ужасной катастрофы, ко мне вернулась память. Это была та самая комната, пустая, освещенная уличными фонарями, которая недавно кишела существами слишком уродливыми, чтобы их можно было описать. Я с трудом встал и, пошатываясь, огляделся вокруг. Стеклянные шкафчики, книжные полки, два заставленных разными предметами стола, металлическая раковина, а над ней — темное пятно лампы, от которой еще не так давно исходил бледный свет, разоблачающий страшную действительность. Так значит, это был не сон, а ужасная реальность. Теперь я здесь один. С каким безразличием странный хозяин позволил мне пролежать здесь без сознания несколько часов, не предприняв ни малейшей попытки помочь мне, привести меня в чувство. Наверное, он так меня ненавидел, что хотел, чтобы я умер прямо здесь.

Поначалу я даже не пытался покинуть это место. Обстановка навевала отвратительные воспоминания. Я хотел выбраться как можно скорее, но был слишком слаб, чтобы попытаться это сделать. Мое душевное состояние, как и физическое, было плачевным, и я впервые почувствовал на себе, что удар по психике может отразиться на состоянии организма столь же сильно, как и потворство своим низменным желаниям.

Каждый нерв и мускул в моем теле дрожал, голова болела и кружилась, меня тошнило, и я снова упал на стул в надежде, что силы и самообладание вернутся ко мне, прежде чем сюда снова придет старик, и тогда я успею покинуть это место. Я знал, что он меня ненавидит, и знал, почему. Сидя на этом стуле, жалкий и больной, я понял этого человека. Дрожа, я воссоздал в памяти те ужасы, которые он мне показал. Если простые эмоции и желания людей ежедневно воплощаются в таких формах, то неудивительно, что старик испытывает к своим собратьям лишь отвращение и желает их всех уничтожить.

Я вспомнил злые, искаженные гримасами лица людей на улицах — я впервые увидел их по-настоящему, будто кто-то снял с моих глаз пелену, прежде вводившую меня в заблуждение. Безгранично доверчивый, будто новорожденный щенок, я жил в мрачном, жестоком мире, в котором доброта — это всего лишь слово, а грубый эгоизм — единственная реальность. Я с тоской вспоминал всю свою жизнь, тщетные цели, ошибки и действия. Я вспомнил все то зло, с которым мне приходилось сталкиваться в своей жизни. Наши стремления обрести божественное были притворством, слизью, тянущейся к солнцу — будто перемазанные грязью звери, мы называли солнце своим наследием, но в глубине души предпочли ему сырые и темные глубины.

Даже теперь, несмотря на то, что я не мог ни видеть, ни чувствовать этого, вся эта комната, весь мир был наполнен существами, порожденными нашей истинной натурой. Я вспомнил низкий, презренный страх, которому с такой готовностью поддался мой дух, и безликое Нечто, порожденное этой эмоцией.

Внезапно я осознал, что каждую секунду к бесчисленному множеству существ я добавляю еще одно. Если мой разум может порождать только отвратительных чудовищ, если я в течение всей своей жизни мыслями и действиями продолжал создавать их — неужели не существует способа прервать эту порочную цепь? Мой взгляд упал на длинные полки с разноцветными склянками. Эти растворы для фотографии — смертельные яды, я знал это. Настало время покончить со всем — сейчас! Пусть он вернется и увидит, что его желание сбылось. Если я могу совершить хоть что-то хорошее, то только это. Я могу уничтожить то, что порождает чудовищ.

Мой друг Марк Дженкинс — человек очень умный и осторожный. О его уме и осторожности свидетельствовал даже жест, которым он извлек сигару — судя по всему, изготовленную из великолепного кубинского табака. Он проделал искусную работу и восстановил события, произошедшие в день отравления молодого Ральфа Пилера, проследил их до самой двери мистера Каллахана, и эта сигара была точь-в-точь такой же, какую Пилер выкурил непосредственно перед смертью. Если бы Дженкинс не конфисковал эти улики после ареста Каллахана, недобросовестный владелец, несомненно, уничтожил бы их.

Но, предложив одну из этих сигар мне, Дженкинс совершил одну из тех непростительных ошибок, которые, как мне кажется, случаются с умными людьми именно для того, чтобы поубавить их самоуверенность и тщеславие. Осознав свою оплошность, мой друг-детектив всю ночь провел в поисках своей непреднамеренной жертвы — меня. В поисках ему помог Пьетро Марини, молодой знакомый итальянец, который встретил его по дороге с танцев, что было около двух часов ночи.

Итак, Марини видел меня, стоявшего на ступеньках дома, где находилась квартира и лаборатория доктора Фредерика Хольта. Он так пристально смотрел на меня не из злых побуждений, а лишь потому, что я, по его мнению, выглядел таким ужасно больным и мертвенно-бледным человеком, каких он никогда раньше не встречал. Он разделял суеверное мнение соседей по Южной улице насчет доктора и подумал, что тот отравил меня, как ранее отравил Пилера. Этим подозрением он и поделился с Дженкинсом, который, однако, имел свои причины, чтобы не согласиться с ним. Более того, он сообщил Марини, что Хольт мертв: утонул прошлым вечером. Дженкинс узнал о его самоубийстве примерно через час после нашего с ним разговора в ресторане.