Г Владимов - Три минуты молчания

Я пожал плечами. Капитана я еще не успел придумать.

- В море, - говорю, - познакомимся.

- Врет, - сказал Ныркин. - А может, и не врет.

- Ну, а кого-нибудь помнишь? Старпома? Дрифмейстера?

- Штурманов? - баба сказала из-за решетки. - Механиков?

- Во! Стармеха помню. Бабилов.

- Сергей Андреич?

- Точно.

Запылаев опять чего-то вздохнул.

- Телефон-то у него наверняка есть.

Это правда, телефон был у "деда", его за три года до этого депутатом выбирали в райсовет. Только не нужно ему было знать про мои похождения.

- Он же спит, - говорю.

- Ничего, разбудим. Твоя вина.

- И все я пошутил. Никакой у меня не отход.

- Врал, значит?

- Ага, - я снова пошел к лавке, - давай мне, старшина, комплект, я спать лягу.

Майор Запылаев все-таки набрал номер. Я так себе и представил, - как в длинном-длинном коридоре, где сундуки стоят, корыта, холодильники, а на стенах висят велосипеды, как там звенит, заливается звонок, - пока кто-нибудь, самый нервный, не выскочит, протирая кулаками очи, не нашарит выключатель, потом - в другой конец не зашлепает, к телефону. Потом идут стучать "деду" - тоже подвиг, опять в другой конец беги. Но "деда" нельзя не позвать, его и ругают, и уважают. И вот "дед" поднимается, кряхтит, накидывает бушлат, сует ноги в теплые галоши, идет, и вся квартира, конечно, пристраивает уши к дверям - кому же он понадобился в столь поздний час? Любопытно, любопытно, "майор Запылаев из милиции", то-то нынче пошатывались, когда пришли. Нет, с "дедом" все в порядке, матросик из его экипажа набедокурил, - "в нетрезвом, конечно". Скажите, тысячу рублей размотал, не помнит где. Хорош экипаж! А "деду" он что - сын, племянник? Ах, этот, который все к нему ходил, вроде подкидыша. Хорош подкидыш, с таким жить да радоваться. А старый-то за него просит, унижается, было бы из-за кого. Господи, и Марь Васильна выбежала, Бог своих не дал, вот и носятся с прохиндеем великовозрастным, души не чают... Потом идут они двое, между замочных скважин, и молчат. Запираются в своей комнатешке и друг другу ни слова.

Майор Запылаев положил трубку, погладил свой "внутренний заем" и насупился: что же теперь ему с официальным документом делать?

- Оставлю на всякий случай. Жильцы пожалуются. Стекла придется тебе вставить. Договорились?

Я кивнул. Ничего, сквозь землю не провалился, только лицо как будто пятнами пошло.

- Я идти могу?

- Мотай! Хотя подожди, Лунев с Макарычевым тебя отвезут, а то еще где-нибудь попадешься, снова придется Бабилова будить.

Тут как раз и подъехали Лунев с Макарычевым - злые, как бесы. Макарычев платком ссадину зажимал на щеке, а Лунев высыпал Запылаеву на стол гильзы от пистолета - штуки четыре, - оказывается, в международный конфликт им пришлось вмешаться, возле Интерклуба англичане подрались с канадцами.

- Веселая ночка! - сказал майор Запылаев. - А придется еще, Макарычев, съездить, бича в общежитие свезешь. Лунев поглядел на меня зверем.

- Так и будем, значит, работать: мы задерживаем, а ты выпускаешь?

- Видишь, какое дело, Лунев. Чем ты его воспитывать собираешься? Метлу в руки дашь - улицу подметать? Это ему приятный отдых. А вот он завтра в море идет, в восемь утра, это проверено, так лучшей меры мы с тобой не придумаем. И рыбы мы тоже не наловим для государства, Лунев...

- Пусть отдохнет Макарычев, - сказал Лунев, - сам отвезу.

По дороге я Лунева попросил подождать, зашел в один знакомый двор и постоял там, задрав голову. Окошко на четвертом этаже погасло. Я вернулся и сел в коляску.

Лунев меня довез, разбудил вахтершу и на прощанье помахал мне рукой.

- Все хреновина, ты не огорчайся. Про деньги ему сказали.

- Спасибо, - говорю.

- Счастливо в море!

Я пришел, скинул только куртку и тут же повалился на койку - лицом вниз. Заснул без снов, без памяти, как младенец.

10

Вахтерша свое дело знала. Если кому в море идти, она всю общагу перевернет, но тебя и мертвого поставит на ноги. Постоишь, покачаешься - и оживешь. Но уж соседям, конечно, не улежать. Все мои четверо проснулись, поглядели на черные окна и задымили в четыре рта. Сочувствовали мне. Шутка сказать - вместе неделю прожили! Тем более в одной компании нам уже не встретиться. Сегодня же на мое место другой придет, как в том анекдоте: "Спи скорей, давай подушку".

Они себе покуривали, а я собирался. Чемоданчик еще был крепкий, две пары белья на смену, три сорочки и галстук, и шапка меховая, и золотые часики, а пальто и костюм я на хранение решил оставить - одолжил у соседей иглу и химический карандашик, зашил в мешковину и написал: "Шалай С. А. Ждать меня в апреле. СРТ-815 "Скакун". Вот все, что я нажил. И еще куртка. Ну, с ней ничего не сделалось. И кровь хорошо замылась, никаких следов. Да, вот и полпачки осталось "беломора", на сегодня хватит, а завтра можно и в кредит брать, в лавочке у артельного. А если сегодня и вправду отойдем, то и деньги мне ни к чему, сами понимаете. Вот если б они были, тогда другое дело. Ну, ладно, что теперь говорить.

- Счастливо, негритята!

- Тебе счастливо.

- Встретимся в море. У Фарер.

Мы посидели, как водится, потом я всем пожал лапы - еще теплые, вялые со сна.

Сколько же раз я уходил отсюда - дайте припомнить. Ну, не из этой комнаты, все они на один лад: пять коек с тумбочками, стол под газеткой, потресканное зеркало на стене и картина - люди спасаются на обломке мачты, а на них накатывает волнишка, баллов так на десять - черта лысого спасешься! На другой стене пограничный дозор в серых халатах вглядывается в серое море, старшина ладошку приставил ко лбу - бинокль у него, наверно, в воду свалился. Да, без воды нам, конечно, не обойтись на берегу. Пускай висят. А я пошел.

При выходе вахтерша меня остановила:

- Погоди, сынок, у тебя за семь дней не уплачено.

Вот этого я не учел. Семь дней - это значит, семьдесят копеек. Я вынул свои сорок. Она поглядела на меня поверх очков, вздохнула.

- У соседей не мог одолжить?

- Меньше десятки занимать - несолидно.

- Ладно, сама за тебя заплачу. Запомнишь?

- Забуду. Вы напомните, пожалуйста.

- Постой, я тебе пропуск выпишу.

Я показал ей, что у меня в чемоданчике, а пропуск порвал и кинул в плевательницу. Кому же его показывать? Той же вахтерше.

- До свиданья, мамаша.

- Ступай, счастливо тебе в море.

Была еще самая ночь, когда я выходил, со звездами. Я пошел по тропке, вышел на набережную. Порт переливался огнями, до самых дальних причалов, вода блестела в ковшах*, и весь он ворочался, кипел, посапывал, перекликался тифонами и сиренами, и отовсюду к нему спешили - толпами, врассыпную, из переулков, из автобусов.

* Ковш - часть портовой акватории, углубление, ограниченное с трех сторон причалами.

На углу Милицейской я стал. Четверть десятого было на часах. Она уже там. Она минута в минуту приходит. Не то что я к отходу. Монеты у меня для автомата не было, но я зато способ знаю.