Г Владимов - Три минуты молчания

Моряки там уже потихоньку давились.

- Ну, тут ведь у каждого свои понятия, - сказал Алик.

- Знаешь или не знаешь?

- Нет, - сказал Дима. Скулы у него сделались каменные.

- Моряк должен быть всегда вежлив, тщательно выбрит и слегка пьян. Второе. Что он должен уметь?

- Мы люди темные, - сказал Дима. - Ты уж нас просвети.

- Вот это я и делаю. Моряк должен уметь подойти - к столу, к женщине и к причалу.

Старые байки, согласен, но с них только все начинается. Салагам же, однако, понравилось. Алик, тот даже посветлел лицом.

- Теперь, - говорю, - практика. Ознакомление с судовыми работами.

- Пардон, шеф, - сказал Дима. - Мы знаем, что на клотике чай не пьют.

Ну, самый, что называется, благодатный материал. Совсем тетерю и неинтересно разыгрывать.

- А я вас на клотик и не посылаю, - говорю. - Я вам дело серьезное даю. Ты, Алик, сходи-ка в корму, погляди там - вода от винта не греется? Пар, в смысле, не идет ли?

- А это бывает?

- Вот и следят, чтоб не было.

Пожал плечами, но пошел. Дима смотрел насупясь - он-то чувствовал розыгрыш, но не знал, с какого боку.

- А ты, Дима, вот чем займешься, возьми-ка там в дрифтерском ящике кувалду. Кнехты надо осадить. Видишь, как выперли.

Тоже пошел. Скучно мне все это было досмерти. Но моряки уже, конечно, лежали. В особенности, когда он поплевал на руки и стукнул два раза, тут-то и начался регот.

- Что, - спрашиваю, - не пошли кнехты? Мешок пару надо заказать в машине, пусть немного размякнут. В это время Алик является с кормы.

- Нет, - говорит, - не греется. Я, во всяком случае, не заметил.

Моряки уже просто катались по сетям. "Ну, Алик! Ну, хмырь! Не греется?" Алик посмотрел и тоже засмеялся. А Дима взял кувалду и пошел ко мне. Ну, меня, конечно, догонишь! Я уже на кухтыльнике был, пока он замахивался. И тут он как двинет - по кухтылю. Хорошо, кухтыль был слабо надут, а то бы отскочила да ему же по лбу.

- Э, ты не дури, салага. Ты ее в руках держать не умеешь.

- Как видишь, умею. Загнал тебя на верхотуру.

- Ну порядок, волоки ее назад, у нас еще работы до черта.

- Какой работы, шеф?

Смотрел на меня, как на врага народа. А черт-те чего, думаю, у этого раскосенького на уме. С ним и не пошутишь, идолом скуластым.

- Мало ли, - говорю, - какой. Палубу вот надо приподнять джильсоном, а то бочки в трюмах не помещаются.

- Нет, шеф, это липа.

- Кухтыли надувать.

- Чем? Грудной клеткой?

- А чем же еще?

- Тоже липа.

А хорош бы он был, если б я его заставил кухтыль надувать, заместо компрессора. Но это сразу надо было делать.

- Ладно, повеселились...

Я спрыгнул, отобрал у него кувалду. Все-таки он молодец был, моряки его зауважали. А этот Алик, конечно, лапша, заездят его на пароходе.

- Продолжим практику, шеф?

- Продолжим. - Я наступил ему на ногу, потом Алику. Они, конечно, опять ждали розыгрыша. - Первое дело: скажете боцману, пусть сапоги даст на номер больше. В случае - свалитесь за борт, можно их скинуть. Все-таки лишний шанс.

- А вообще, между нами, девочками, говоря, - спросил Алик, - таких шансов много?

- Между нами, девочками, договоримся - не падать.

- Справедливо, шеф, - сказал Дима.

- Второе - на палубе чтоб я вас без ножей не видел. Зацепит чем-нибудь - тут распутывать некогда.

- Такой подойдет? - Дима вытащил ножик из кармана, щелкнул, лезвие выскочило, как чертик. - Чик - и готово.

- Спрячь, - говорю, - и не показывай. Это в кино хорошо, а на палубе плохо.

- Почему же, шеф?

- Потому что лишний чик. Шкерочный возьмешь. И наточишь поострей, обе стороны.

Мне еще многому пришлось их учить - и узлы вязать, и марку накладывать, чтоб трос на конце не расплескивался, и сети укладывать. Много тут всякой всячины. Меня самого никто этому не учил. Ну, правда, я с флота на флот попал, но тут и чисто рыбацкой премудрости было с три короба, а этому уже и не учили. Орали, пока сам не выучился.

Они ничего соображали, не туго, да тут и недолго сообразить, если кто-нибудь покажет толком. Найти только нужно - кто бы и мог объяснить, и хотел. Я вам скажу, странно себя чувствуешь, когда расстаешься с какими-нибудь секретами. Что-то от тебя убывает, от твоей амбиции. Вот, значит, и все, что ты умеешь и знаешь? Только-то? И все равно же они всю премудрость за один рейс не постигнут. А во второй, пожалуй, и не пойдут.

- А все-таки, ребятишки, - я их спросил, - кой черт вас в море понес? Романтики захотелось?

Дима лишь усмехнулся краем губ. Алик же помялся, как девица.

- За этим ведь тоже ходят, правда?

- И находят, - говорю, - не только что ходят. Матюгов натолкают вам полную шапку, тут вы ее и увидите.

- Ну, шеф, - сказал Дима, - это мы тоже умеем.

- Да, на первое время вам и это - утешение. А если по правде - так деньги поманили?

- Шеф, это тоже не лишнее.

- И вообще, интересно же, - Алик сказал, - как ее ловят, эту самую селедочку. Которая так хороша с уксусом и подсолнечным маслом.

И сам же смутился, когда сказал.

- Так. А на берегу - кем работали?

Алик опять помялся, посмотрел на Диму. Тот быстро сказал:

- Шоферами. На грузовых. Если интересует, можем рассказать при случае. Поговорим, шеф, за карбюратор. За тамблер.

- Что ты! Мне этого вовек не понять. Мы потравливали трос из-под лебедки, смазывали его тавотом от ржавчины. Алика я за ключом послал, "крокодилом", - потом дал его Диме - развинтить чеку.

- А работа как? - я спросил. - Нравилась?

- Не пыльная, - сказал Дима. - Временами наскучивало.

- А в смысле шишей?

- На беленькую хватало. По большим революционным праздникам.

- И по субботам?

- Почему же нет, шеф? Я засмеялся.

- Нет, - говорю, - по субботам уже не хватало. Тут и Дима смутился:

- Пардон, шеф. Не понял.

- Потому что шоферами вы не работали.

- С чего ты взял?

- Просто. Ты гайку отвинчивал - сначала вправо подал, потом уже влево. Шофер так не сделает.

- Ну, шеф, это еще не улика.

- Ладно, - сказал я ему, - не закипайся. Не хочешь говорить - не надо, я у тебя не анкету спрашиваю. И что ты все - "шеф" да "шеф"? Заладил тоже! Я те не таксишник.

Я ушел к лебедке, смотать трос. Они думали - я не слышу.

- Действительно, - Алик ему сказал, - чего тут вилять?

- Ну скажи ему, скажи, бродяга. Чей ты родом, откуда ты. Свой будешь в доску.

А Бог с ними, с дурнями, я подумал, на судне-то разве утаишься. Все про тебя узнают, рано или поздно.

День на четвертый, на пятый, они помалу освоились, начали разбираться, что к чему. Еще больше вид делали, что освоились, по глазам было ясно - для них это темный лес: сто концов извивается, не знаешь, за какой взяться. И вот слышу - Дима кричит Алику:

- Брось ты эту веревку, мы одну и ту же койлаем. Вот эту бери, у меня под сапогом.

И берет Алик эту самую "веревку", мотает себе на локоть одной левой. А правая у него в кармане. Я его отозвал и сказал по-тихому: