Г Владимов - Три минуты молчания

- Что вы там паникуете с этой пробоиной? Дать по шее раззяве, который допустил, всего и делов. А вы - в порт! С такой дыркой в порт идти - стыдно.

- Ты ж не видел ее.

- Видал. Снаружи. Чепуха собачья.

- Изнутри поглядеть - море видно!

- Заварим, не будет видно море.

Я подождал, пока он кончит свою реляцию, а пока разлил по кружкам. Мне даже грустно стало - так мы настроились на возвращение.

- Что ж, - говорю. - Тогда - за счастливый промысел?

- А вот это не выйдет. - "Дед" взял свою кружку. - В порт все равно придется идти.

- Ты ж говоришь - чепуха.

- Та, что в корме. Но у нас еще в борту заплата.

Я что-то не помнил, чтоб мы еще и бортом приложились. Но, может, я и не почувствовал - когда такой толчок был с кормы?

- Постой, - сказал я "деду". - Но мы же правым стояли к базе, а заплата - на левом.

- Какая разница? От такого удара весь корпус должен был деформироваться. Когда обшивка крепкая - ей ничего, она пружинит, и только. Но если слабина... А у нас там, поди, на бортах все листы перешивать надо.

- Шов пока не разошелся.

- Ну-ну, - сказал "дед", усмехаясь, - брякнуть-то легко: "не разошелся", а ты его хоть пощупал? Смотрел на него? А если и не разошелся, значит, попозже. Волна хорошая ударит...

- А по новой ее заварить?

- В доке. Там все исследовать хорошенько. Ну, поплыли?

Вечером, когда я шел от "деда", я все же посмотрел на нее. Свесился через планширь и ничего не увидел - ровные закрашенные швы. И нигде не сосало, не подхлюпывало.

Шурка Чмырев подошел, тоже свесился.

- Ты чего там высматриваешь?

Я ему рассказал, о чем говорил с "дедом".

- Из-за этой в порт? - спросил Шурка. - Да ей черта сделалось!

Я тоже думал, что черта.

В кубрике Васька Буров сидел верхом на ящике, помахивал гвоздодером и проблему решал - открывать или не открывать? Притащил он с базы три ящика с яблоками, с мандаринами и шоколадом, - и проблема была такая: если остаемся, тогда, конечно, открыть; ну, а если в порт? С нас ведь за них вычитать будут. А мы, может, еще и на аттестат не заработали.

Мы с Шуркой тоже ясности не внесли.

- Не знаю, что и сказать, бичи, - Шурка сразу в койку полез. Трехнулся "дед". Не пробоину, говорит, а заплату в док пойдем перешивать.

Ванька Обод приподнялся в койке, выглянул из-за своего голенища.

- Так это он про нее акт составляет?

Я сказал, что да, про нее. Ванька от смеха затряс голенищем.

- Теперь, - говорит, - мне все ясно, бичи. Почему я матросом плаваю, а не "дедом". Разве ж простому дикарю до этого додуматься?

Васька Буров почесал свою лысину.

- Дак как, бичи? Открывать? Я - как все скажут.

- Не мучайся, - Димка ему посоветовал, - открой. Посмотрим на твои яблоки.

- Твое слово - последнее, салага. Ты вторым классом плаваешь, ты ишо на них не заработал.

- Неужели?

- Вот те "неужели". Весь ящик возьмешь?

- Весь нет. Нам с Аликом по два кило запиши.

- Пятнадцать - не хочешь? Или весь берите, или я его под койку задвину, пущай до порта лежит.

- Была не была, - Шурка сказал. - Я три кило возьму.

- Кто еще?

- Ты своим пацанкам - по три.

- Я не возьму, - сказал Митрохин.

- В гробу я их видел, твои яблоки, - сказал Ванька Обод.

Васька Буров постукал по ящику гвоздодером - может, еще кто отзовется, - и стал его задвигать под койку.

- Запиши на меня весь, - сказал я ему. Надоела мне ихняя бухгалтерия. Я всех угощаю.

Тут - только фанера затрещала. Тридцать кило в один миг растащили.

Мы лежали в койках, хрустели этими яблоками, когда "маркони" объявил по трансляции:

- Матрос Шалай, явиться за радиограммой.

Я взял десяток, пошел к нему. Была уже ночь, и мы одни стояли посреди бухты. Бородачи ушли на свою Джорджес-Банку. Огни в городке светились, как в тумане, а поверху, на шоссейке, мелькали красные огоньки и белые конуса от фар.

"Маркони" лежал одетый в койке, руки за головой. Сел, помотал чубиком, как с перепоя. Вся щека у него была расцарапана.

- Выпить хочешь? - спросил.

Я понял, что никакой радиограммы не было; просто, хотел меня одного позвать. Он вытащил поллитру "Московской", мы отпили по глотку из горлышка и закусили яблоками.

- Как находишь? - он показал на щеку. - Все, как полагается?

- Отдельная - не помогла?

- Точно. Но - подошли вплотную. Мне, Сеня, с первого раза не нужно. Со второго - оно надежней.

- А думаешь - еще подойдем к базе?

- И не раз, и не два, Сеня. Кеп ни за что в порт не уйдет. Он воду будет пить соленую, из моря, чтоб только на весь рейс остаться. Мало еще, он на лишний месяц останется - пока про этот "поцелуй" все забудут.

Мне хотелось про заплату сказать, но я как-то уже и сам в нее не верил. Только сказал:

- В таких случаях команда должна решать. Ситуация - аварийная.

Он усмехнулся криво.

- А что такое команда, Сеня? Это же я и ты.

- Тоже верно. Значит - за счастливый промысел?

Мы отпили еще из горлышка.

- Кстати, - сказал я, - чтоб не забыть. Ванька Обод у нас списывается, бабу свою хочет застать. Ты отбей-ка его бабе радиограмму, что он возвращается, - вдруг, и правда, застанет.

- Отобью.

Он помотал головой, вздохнул, опять потрогал щеку. Ему еще хотелось про свою Галю потравить, так это я понял.

- Слушай, - я спросил, - на кой она тебе нужна?

- Сам удивляюсь. А в общем - ни на кой.

- Влипнешь еще.

- Э, куда мне еще влипать! Меня от любого влипа трое потрохов сберегут, и баба такая, что только в гроб меня из когтей выпустит. Но я ж ей тут, на море, звон сделаю! И пускай до нее дойдет, я даже рад буду. Хочется мне, Сеня, хоть последнюю молодость от своей бабы отвоевать. - Он поерошил волосы. Очень уж они были редки. - Вот, до темечка доползет лысина - тут я вполне успокоюсь.

Я ждал, когда он про Лилю хоть мельком вспомнит. Наверняка же он с нею говорил обо мне. Он как будто угадал:

- А твоя-то все расспрашивала, как ты да что ты. Язык у меня отсох тебя хвалить.

- Зачем бы это ей?

- Зачем! Замуж ей - пора вроде?

- За меня, что ли?

Он засмеялся.

- Молодой ты еще, Сеня. Молодой, не обученный. Если баба любит, то хуже моряка для нее мужа нету, а если не любит - то нету лучше. Круглый год ты по морям, по волнам, только весточки от тебя и гроши. Чувствуешь, какая малина.

- Ну, она про это не думает.

- Смотри-ка, до чего особенная! Не думает, но - прикидывает. Сама себе в том не признается. Ты женился б на ней?

- Не знаю.

- Это опасно, Сеня, когда не знаешь.

- Ну, не для меня она. И я - не для нее.

- Почему бы это, Сеня? Она - образованная, да? Институт кончила? Какой же институт, рыбный? И что - она больше твоего про рыбу знает? Книжек больше прочитала?

- Она, наверно, знает, какие читать.

- Этого никто не знает, пока не прочтет. Ах, Сеня! Нам с тобой совсем другое нужно.

- Что же нам нужно?

- Ну, как минимум, - чтоб по нас тосковали, когда мы в море качаемся. А главное - жить бы не мешали, когда мы приходим. Не висели бы гирями какими-то! Сколько мы пороху тратим, а потом - сами же в мышеловке сидим. И учти, Сеня, она тебе тоже жизни не даст. Знаешь, чем она тебя держать будет? Тем, что она тебя облагодетельствовала. Век ты ей будешь обязан. Такая это девка, я кожей чувствую.