Владимир Кантор - Рождественская история, или Записки из полумертвого дома

Они вышли. Сестра заторопилась следом. Юрий уже сидел, засовывая ноги в тапки. Я тоже сел, не спуская с койки ног.

- Совсем плох, - сказал он положительным голосом. - Эк как его повело! Пойду посмотрю, может, помочь чем надо.

Но выйти ему не пришлось. Распахнулась дверь. Славка и жена держали Глеба под мышки. Голова его болталась. Сестра плакала громко, не стараясь уже заглушить рыдания. Юрка помог положить Глеба на кровать. Он же и побежал за медсестрой. Казалось, Глеб не дышал. Но через мгновение я понял, что он и вправду не дышит.

- До дверей туалета только дошел, - всхлипывала сестра. - И упал сразу. Хорошо с ним были, сразу и подхватили.

Она словно не понимала, что уже произошло нечто другое, более страшное. Проснулись и дед, и Паша. Появилась Наташка, за ней Юрка.

- Я позвонила. Сейчас врач из реанимации придет.

Он не заставил себя долго ждать. Молодой парень в белом халате поверх теплой рубахи, с чемоданчиком в руке был очень быстр в своих движениях. Отстранив от постели всех лишних, с помощью жены стянул с Глеба рубаху и принялся массировать ему левую сторону груди. Потом почему-то несколько раз сильно дыхнул ему в рот. Раскрыл чемоданчик, вынул оттуда длинный шприц, всосал им из пузырьков какое-то лекарство, протер быстро ваткой место, где сердце, и воткнул туда иглу, нажал на поршень. Все движения его были отработаны до автоматизма. Вытащив шприц, положил его рядом на стул и прижал ухо к Глебовой груди. Снова принялся массировать ее. И снова прижал ухо. Слушал долго. Наконец встал.

- Всё, - пожал он плечами. - Ничего не поделаешь. Зови санитаров! приказал он Наташке. Собрал чемоданчик и, не глядя на нас, ушел.

И тут Глебова сестра заголосила:

- Ишь, белые халаты надели! Он сюда поступал, нормальный был! За две недели угробили! Пятидесяти ему даже не исполнилось! Думаете, раз бедный, то наплевать! Мы на вас найдем управу! Я в собес пойду! Премьеру все расскажу! Я ходы-то найду! - жалко кричала она. - Не всех еще вы купили!

Кто покупал? Наташка, что ли? Кого? Или Тать?..

Но она так чувствовала. Так и кричала, как чувствовала. Наташка привела двух пожилых санитарок с каталкой. Тетки были здоровые, с крупными руками, толстыми ногами. Быстро раздев мертвого Глеба, они положили его на каталку, прикрыли простыней, собрали в узел постельное белье с его койки, узел пристроили в ногах, и та, что выглядела помоложе, сказала родственницам:

- Вещи его все соберите. Чтоб потом претензий не было.

А потом своей напарнице:

- Неправильно мы его положили, надо бы ногами вперед. Ладно, давай развернемся. Или не получится? Узко. Ну переложим.

Они переложили Глеба, чтоб все было, как надо по традиции, вере и суеверью, и выкатили его ногами вперед из палаты. У сестры и у жены текли по щекам слезы. Они чего-то доставали из тумбочки, запихивали в полиэтиленовые пакеты, а потом, не утирая слез, побежали следом. Через десять минут одна из санитарок, тетя Дуся, вернулась с ведром и шваброй на длинной палке и начала усердно протирать пол. Запахло карболкой. Так и не сказав ни слова, она протерла пол во всей палате и вышла, закрыв за собой дверь. Мы тоже молчали.

- Дела, - сказал, потянувшись, Славка, когда стало ясно, что к нам уже никто не зайдет. - Вот и жизнь кончилась. А теперь давайте спать, уже четыре скоро. И так всю ночь прыгаем.

Он решительно выключил верхний свет, подошел к своей постели, снял шаровары, рубаху, остался в трусах и в майке, влез под одеяло. И погасил свой ночник. Все последовали его примеру, последовал и я.

Но заснуть я не мог. Дурацкие мысли не покидали меня. А все же если это Тать? Тать в нощи. Может, и не нарочно, а как говорила мне очаровательная женщина-врач: "Возможны ошибки. Лечит то, что убивает. Ошибешься, и может убить. Трупный материал? Так называют тех, кто очевидно не выживет. Но иногда и с нормальным материалом ошибаешься..." Да, именно так она говорила. Возможны ошибки. И Тать в чем-то ошибся, когда назначил операцию на понедельник и дал Глебу лекарство, чтобы поддержать его, но которое убило его в три дня? А может - тут мне стало почти дурно, - бред-то мой ночной правдив был и на понедельник он меня готовит. Однако в чем же грехи мои, чтоб меня в жертву приносить? Но в жертву всегда именно невинных приносят. Фу, безумие какое-то! Я так с ума свихнусь. Надо встряхнуться. Хорошо им, уже спят все. Их-то, небось, к операции не назначили, у них уже все позади. А может, это типичный страх больного перед операцией. Стоп! Мне же не нужна операция. Мне еще надо колоть несколько дней кровоостанавливающее - и домой, долечиваться. Нет, надо что-то сделать, успокоиться и все разумно обдумать. Голова гудела, требовала сна. Однако заснуть я не мог.

И тут мне страстно захотелось курить. Именно страстно. Но сигарет у меня не было. Кроме умершего Глеба, курил еще только Славка. Я зажег ночник, тихо сполз с кровати, благо делал это раз от разу увереннее, натянул теплую пижаму, обошел Славкину койку и прокрался к его тумбочке. Он бы угостил, если б я попросил, но не будить же его из-за вдруг возникшей прихоти человека. Пачка "Примы" без фильтра лежала на тумбочке сверху. Я вытащил одну сигарету, взял зажигалку и, осторожно приоткрыв дверь, вышел из палаты. Весь наш этаж спал, словно не умер здесь только что человек. В коридоре тоже был полумрак. Светился лишь медицинский пост. Сидели там дежурная медсестра Наташка, санитарка тетя Дуся и вышедшая к ним покурить Сибилла.

- Почему я сегодня на дежурстве? - переспросила кого-то она. - От злости. Тать обещал со мной вместе Рождество провести, да раздумал. А я, чтоб дома в подушку не реветь, Сашеньку с матерью оставила, а сама сюда. Отвлечься думала. На чужие беды смотришь, свои меньше кажутся.

- Ничего себе отвлеклась! - зевая, сказала Наташка. - Интересно, а мертвые видят живых или это сказки?

- Какие уж, милая, сказки! - возразила верзилистая тетя Дуся. - Самая что ни на есть правда. Ты вот фотографии смотришь? А они ведь на тебя глядят. Мы умрем, а они все еще будут жить и других людей увидят. А уж патреты, что в музеях висят, только и делают, что смотрят. А жизнь, говорю вам, девушки, загадка, никто ее не разгадает, никакие ученые. Современные батюшки что! А вот в наше время, в советское то есть, прямо святые были. Батюшка маму-то отпел. А потом говорит: "Ровно через год и меня хоронить будете". Так точно по его словам и вышло. Ровно через год преставился. День в день. А когда моя мама умирала, я ее прошу, мол, дай мне с того света знать, что там есть, на том свете, да и есть ли он вообще. Мол, знак какой-нибудь дай, чтоб знали, что ты там. Ладно, сделаю, говорит. Ну вот ее отпевают три ночи, дьячка наняли. А брат с женой на третью ночь в четыре утра собрался пойти - скотину выгнать, чтоб к шести вернуться. А выйти ему из сенцов не удается, дверь не открывается. Там, с той стороны, лопата стояла к стенке прислоненная, двадцать лет стояла, не шелохнулась. А тут упала, да так, что в пазы стенки вошла, так что дверь не отворить, поперек встала. Брат сквозь окошко в сенцах лопату тащит, а вытащить не может. Такой знак мать подала: мол, не уходи раньше времени. Просили, чтоб подала знак, вот и подала, сами напросились.