Елена Ткач - Химеры

Он не знал, как высвободиться, как отмыться, и избрал единственный известный ему способ самозащиты — мысленные ожесточенные атаки на все и вся и, прежде всего, на своих близких… Он начал как бы раздваиваться — мрак, растекаясь внутри, постепенно впитывался в самые поры и клетки, но душа… жалкая, измученная, больная, она все же сопротивлялась. Пыталась сопротивляться. И когда парень слышал её слабый протестующий голос, ему становилось совсем худо.

Он подскочил, наподдал зонт ногой как футбольный мяч… тот с резким щелчком раскрылся в воздухе и бахнулся на пол. Перед ним лежал, чуть покачиваясь, огромный черный матерчатый гриб. Он как будто бы вырос, Сашке казалось, что зонт стал меняться в размерах — он рос на глазах.

«Что-то в глазах двоится, — подумал парень, протер глаза… нет, вроде бы, зонт такой, как и был. — А, это я! Этот вот мерзкий черный гриб — это я! — решил он, сложил зонт и аккуратно поставил в угол. — Пускай тут стоит, все равно от него никуда не деться. От себя, говорят, не убежишь!»

— Са-а-ша! — донеслось из маминой комнаты.

— Иду, мам! — он дал зонту щелбана и потрусил к маме.

— Молочка принеси… — попросила Лариса Борисовна. — Деньги в кухне, на холодильнике.

Он быстро оделся, сжевал бутерброд, выпил чашку растворимого кофе и скатился во двор. Была суббота, в школу не ходить, можно было пошляться и поразмыслить. Хотя мыслить как раз не хотелось — совсем одолели эти мысли проклятые! Заняться бы чем, хоть бы Димон подвернулся… И словно в ответ на его пожелание — вот он, Димон, тут как тут!

— А, здорово, старик, куда ты пропал? Я к тебе не захожу — мать боюсь потревожить, — сообщил Димон, закуривая. — Как жизнь молодая?

— Здорово, Димон! — бодренько брякнул Саня. — Да, я ничего… Только, знаешь, совсем быт заел! — Он скис и прибавил. — Никакой жизни нет…

— Ну, это, старик, можно исправить, — хмыкнул Димон. — У тебя планы какие?

— Да, особенно никаких.

— Тогда хочешь порезвиться? Мы тут с пацанами хотим позабавиться: знаешь старую голубятню? Ну ту, через двор — в проходном.

— Ага, знаю.

— Там бомж поселился. Рожа — как арбуз, только синяя. И вонь от него… От этих бомжей ваще деться некуда — все, гады, заполонили. Это ж не люди — мусор! Всю Москву изгадили. Ну, мы и решили его — того, проучить. В общем, пускай делает ноги! Нечего ему вонять тут, в наших дворах. Так подваливай, мы где-то часикам к одиннадцати здесь, во дворе соберемся.

— А чего вы хотите-то? — ковыряя землю носком кроссовки, поинтересовался Сашка.

— Чего-чего — поучим маленько, чтоб жизнь медом не казалась! Ты че, маленький, что ли, не знаешь, как это делается?

— А-а-а… — протянул Сашка и его зазнобило. — Понятненько. Я не знаю, успею ли, надо за молоком — мать послала. И вообще, дома дел накопилось до хрена и больше… Нет, ты не думай, я бы пошел, постараюсь все сделать по-быстрому. Так в одиннадцать, говоришь?

— Угу. Ну, смотри, старик, дело твое…

И Димон, раздавив окурок, двинулся к подворотне.

— Эй, Дим, погоди! — крикнул Саня. Он понял, что здорово подкачал в глазах соседа, упирая на свои домашние обстоятельства, и надо было срочно укреплять свой авторитет. — У тебя сигаретки не найдется?

Он ни разу ещё не курил. Но никак нельзя с Димоном вот так расставаться: только-только он смог доказать, что не держится за материнскую юбку и на мужской поступок способен, как — на тебе! — зовут бомжа бить, а он мычит про кастрюльки…

— На, держи, — Димон вернулся, вынул из кармана пачку «Честерфилд» и протянул Сане.

Тот вытянул сигарету, сунул кончик её в пламя спички, зажженной Димоном, стал вдыхать… ох, как же стало нехорошо! Голова закружилась, двор поплыл, и Сашке показалось, что он сейчас с ног повалится. Лапки кверху — прямо перед Димоном! Нет, нельзя сплоховать! Он расставил ноги пошире и продолжал вдыхать едкий дым, который, казалось, раздирал все внутри. Ему становилось все хуже, он побелел нехорошей серой бледностью, на лбу выступил пот… Димон с интересом наблюдал за Саней, как за подопытным кроликом.

— Ну как? Ты, я вижу, первый раз? — Димон расплылся в довольной улыбке. — Ничего, старик, поперву это всегда так бывает, а потом кайф ловить будешь. Тебе с собой дать пару штук?

Сашка только молча кивнул. Димон вытряс из пачки три сигареты и вложил в холодные Сашкины пальцы.

— Дома кури в туалете, там вентиляция. Можешь в комнате в форточку, только смотри, чтобы мать не учуяла, а то её кондратий хватит… Ну все, я пошел.

Он скрылся в подворотне, шагая вразвалочку походкою парня, который крепко стоит на ногах и знает, чего хочет. А Сашка… он через две ступеньки понесся домой и сразу заперся в туалете — его рвало.

— Сашуль, ты принес молока? — послышался слабый материн голос.

— Не, мам, я деньги забыл. Сейчас принесу.

Сашка вернулся в свою комнату, хотел прилечь… на кровати лежало ЭТО — то, то осталось от птички, сидевшей в гнезде… его снова едва не выворотило наизнанку. Он сгреб простыню вместе с окровавленными перышками и коготками, запихнул в и прикрыл кровать одеялом. Плюха вряд ли сюда заглянет, пока сын бегает за молоком, а потом он сменит простыню. Одной простыней больше, одной меньше — мать, что, помнит их все наперечет?! Скорее всего, она про эту, вымаранную, и не вспомнит…

Он выскользнул за дверь с пакетом в руках, во дворе огляделся: нет ли где поблизости этого хитрого лиса — Димона, который всюду сует свой нос… Его нигде не было, и Саня зашвырнул пакет в самый дальний угол мусорного контейнера. Так, порядок, теперь молоко… Было четверть одиннадцатого, до назначенной встречи оставалось больше сорока минут. «Управлюсь!» — решил Саня и побежал в магазин. Купил пакет молока «Милая Мила» — маминого любимого, маленькую пачку «Праздничного» печенья и поспешил домой.

— Мам, я принес. Вскипятить тебе?

— Нет, сынок, спасибо, я сама…

Она поднялась, накинула халатик, скрылась в ванной. А он, как вор, пробрался в её комнату и с опаской приблизился к тумбочке, на которой «проживал» бронзовый идол. Тот восседал, сложив ноги в позе лотоса, руки сложены на груди, а раскосые глаза… они, щурясь, уставились на него. Сашка готов был поклясться, что идол — живой, и немо, без слов, спрашивает его: мол, ну как, ты доволен? И такая насмешка почудилась ему в этом взгляде, точно он, Сашка, был рыбкой, пойманной на крючок, а злорадный рыбак, вытащив его из воды, интересуется, вкусный ли был червячок…

Саня стоял, не зная, что делать: плюнуть, повернуться и уйти, чтобы больше ни на шаг не приближаться к этому узкоглазому бронзовому созданию, или все-таки плыть по течению, которое подхватило его и понесло как сорванный ветром листок… Но эта ночная свобода… эта сила, что просыпалась в нем, когда он засыпал… Нет, искушение было слишком сильно, и он не смог отказаться. Вынул из кармана пачку печенья, развернул, положил на тарелочку перед божком три светленьких квадрата. Постоял… и мысленно попросил, — боялся, что мать зайдет в любую минуту и услышит, — Сашка просил, чтобы его покровитель помог ему завладеть Маргаритой. Мало видеть её — он хочет ВСЕГО! Он должен обладать ею, проникнуть в её сны… И если нельзя овладеть ею наяву, пускай это случится во сне.