Елена Ткач - Странная фотография

— Ну и ладно! — решила Сеня, совсем раскиснув. — Ну и пусть. Вот умру — тогда они все узнают!

Кто конкретно и о чем узнает, если она умрет, Ксения не слишком хорошо представляла, но перспектива грядущего переполоха в рядах её близких, горя, слез и тоски, несколько её успокоила и, погоревав ещё немного, она задремала, провалившись в дрему внезапно и глубоко, как в яму с мутной водой…

Когда она уже засыпала, ей почудился Прошин голос.

«Худо мне, Колечка! Я запутался. Тошно — сил нет! Слово сказано — не поймаешь, — а сказал я, что не вернусь пока зло не исправлю. А как исправишь его? С тех пор, как меня из чистых разжаловали, все мысли — из головы вон! Пустая моя головушка, вот ведь как… Ой, не знаю теперь, что и делать. Прости меня, Сенюшка, совсем я плохой! Прощай…»

Она было попыталась очнуться, вырваться из вязкой паутины сна, но та одолела, прилипла, потянула в темный глухой провал… Сеня спала.

Встала поздно, совершенно разбитая, в комнате душно, темно…

— Батюшки, семь часов!

Выскочила, умылась… Есть ли новости, звонил ли кто папе и что вообще происходит?

Выяснилось, звонили несколько раз, брала трубку мама, голос звонившего один и тот же — уверенный, резковатый, густой… Папа появился недавно все бродил по городу, думал… Костика ещё нет, бабушка с дедом у себя телевизор смотрят.

Вроде бы, ничего особенного не произошло, но Сеня нутром почувствовала, как в воздухе сгущается напряжение, как вибрируют неслышные но явственные сигналы тревоги: «Жди беды, жди беды!»

И она стала ждать, хорошо понимая: все самое худшее впереди, это только начало!

Вся семья словно укуталась в саван беды и застыла в немом ожидании худшего, оцепенела, обмерла, затаила дыхание… и сдалась прежде срока, зная — поражение неизбежно. Только папа ещё сохранял в себе тягу к борьбе, улавливал и взращивал разрозненные импульсы гнева, чтобы сконцентрировать в нужный момент и направить в нужное русло…

С кем бороться, против кого — неясно… Кто их враг?

Звонок. Папа у телефона.

— Слушаю…

Они!

Папино лицо потемнело, резче обозначились складки, морщины на лбу, как же он постарел в эти последние дни!

Слушает. Провод терзает. Молчит.

Судя по напряженному лицу, по стиснутым пальцам, говорят о чем-то весьма неприятном.

— Да, я понял! — папа тяжело дышит, но сдерживает дыхание, чтобы на том конце провода не поняли, как он взволнован… и испуган, да!

Испуг ясно читается на лице. Испуг и гнев. Он взбешен! И гнев прорвался наружу.

— Послушайте, бросьте вы это! В самом деле, снимок получился случайно, я никакой подобной акции не хотел, но и играть с вами в эти игры мне вовсе не хочется. Противно, можете вы это понять?! Оставьте меня в покое, никаких ваших денег мне не нужно: жил без них и теперь проживу! Все, хватит, по всем вопросам обращайтесь в редакцию… и забудьте мой номер телефона!

Он швырнул трубку. Чертыхнулся. Взъерошил волосы. В комнате бабушки с дедушкой тихонечко приоткрылась дверь, мама застыла в дверях на кухню…

— Лелька, выпью я водки!

— Коль, что? Чего они хотят? И кто они?

Папа — рывком на кухню. Мама — за ним. Сеня — под дверь, подслушивать…

— Это люди банкира, который депутату взятку совал. Предлагают деньги за негативы. Много…

— Сколько? — помертвевшим голосом прошелестела мама.

— Пять тысяч долларов! Столько, Лель, моя совесть стоит.

— Коль, но ведь ты и правда всего этого не хотел — это случайность. При чем тут совесть, ты же…

— Не смейте меня уговаривать! — заорал вдруг отец страшным голосом. Политика, деньги, власть… тошнит от этого! Я всю жизнь ненавидел всю эту мразь! Всех этих продажных тварей, у которых за душой ничего святого… Триста миллионов рублей только что выделено из бюджета на содержание городской Думы. Из них семьдесят с лишком — на оплату одного только транспорта. Семьдесят миллионов рублей! — папа потряс кулаком. — А вы знаете, как живет наша провинция? Что с людьми делается? Страна нищая… а! — от махнул рукой, налил себе водки и выпил. — Леля, это не моя территория, я сознательно держусь от неё подальше, не хочу быть причастным никоим образом… Ни с какого боку, понятно?! Противно мне, понимаешь? Рвотно! Вся эта сволочная свора чинуш и бандитов, в которой ничего человеческого… Мы с тобой с самого начала решили: пускай будет трудно, но мы не будем возиться в дерьме за лишнюю сотню долларов…

— Коля, как ты не понимаешь, — закипела мама, — что ты УЖЕ причастен к этому, УЖЕ! И как ты ни поступишь, возьмешь или не возьмешь деньги, поздно — ты вляпался в самый эпицентр дерьмотрясения, мой дорогой! В самый! И будешь причастен к этому, ко всем этим разборкам и в том и в другом случае. Только…

— Что только? Скажешь, детям надеть нечего? Устала от нищеты? Надоело копейки считать?! Значит, все, во что веришь, все, чем живешь — это только вопрос выносливости, насколько терпения хватит? Потерпели немного — и в кусты. «Ах, наши бедные дети, ах, наши лучшие годы!» Тошно было толкаться в корыте со свиньями, мы с тобой плевали на это корыто и говорили о стойкости о достоинстве… а теперь выходит, чуть подул ветерок, сменим курс? Пошлость какая!

— Коля, не говори так! — мамины глаза потемнели от волнения. — Ты можешь сколько угодно произносить громкие фразы и щеголять своей обособленностью от мира, но не забудь об одном: мир мстит за это! У тебя дети, что будет с ними, если ты им не отдашь негативы? Этот тип сказал тебе, Коля, сказал? Он угрожал? Скажи мне?

— Сказал, — папа рухнул на стул и опрокинул ещё рюмку водки. В глазах его заметалась тоска. — Они… в общем, он сказал: нам будет плохо.

— Немедленно отнеси негативы! — мама вскочила, казалось, она выросла на глазах. — Немедленно, слышишь? Да как ты смеешь тут в благородство играть, когда твоя семья в опасности? И он ещё думает, он ещё хорохорится, интеллигента из себя строит! Интеллигенция давно вымерла, мой дорогой, её истребили как класс! Никто сегодня права не имеет называться русским интеллигентом, и не тебе соваться со свиным рылом, да в калашный ряд! Где эти негативы?

— М-м-м…

— Где, я спрашиваю?!

— У Сени, кажется…

— Ксения! — загремела мама, отворяя дверь с кухни.

Сеня вовремя отскочила, а то дверь долбанула бы её по носу.

Резкий продолжительный звонок в дверь поверг маму в шок. Она застыла, побелев как полотно, потом заметалась по коридору… потом, плотно прикрыв дверь на кухню и затолкав туда высунувшегося было отца, пошла открывать.

— Из РЭУ комиссия, — возвестил толстоватый чернявый мужик с хитрым взглядом, проталкиваясь в коридор.

За ним за порог шагнула усталая тетка с бессильно повисшими вдоль лица прядями обесцвеченных хилых волос и другой мужик — маленький, верткий, у которого в руках был вспухший журнал для записей и папочка с документами.