Елена Ткач - Странная фотография

Перед сном мама заглянула к дочери.

— Не спишь?

— Читаю… — Сеня отложила книжку и села в кровати. — Мам, ну как ты?

— Да, так себе… Похоже, нам отсюда придется переезжать: эти из комиссии сказали, что дом аварийный, в фундаменте трещина и перекрытия кое-где проседают… Так что наша история со стояком — это ещё цветочки, они говорят, всех заливает! Весело, да? Оказывается, наш дом уже года два, как выселять хотели, все руки до нас не доходили, а сейчас вроде что-то в высших инстанциях стронулось, вот они и ходят по квартирам, жалобы собирают, чтобы дело ускорить.

— И что будет?

— Дом поставят на капитальный ремонт, а мы переедем.

— Куда? — насторожилась Сеня.

— В этом все дело. По закону, если квартира приватизирована, то не могут выселить в другой район и должны предоставить равноценную площадь в своем районе. Но у нас закон — это ж фикция, плюнуть и растереть, поди доказывай свое право…

— И что, нас могут выселить куда-нибудь к черту на куличики?

— Будем биться! Наше право, не захотим ехать в Тьмутаракань, будем тут сидеть до победного… Правда хорошего мало: ведь в таких случаях и воду отключают, и электричество, так что это уж будет война самая настоящая… Долго такой жизни не выдержишь!

— Мам, а может нам с тетей Маргошей объединиться?

— В смысле?

— Ну, она же одна осталась в трехкомнатной после смерти бабушки Дины, ей там ужасно грустно и одиноко… А если ей предложить съехаться? Ну, эту нашу квартиру или то, что нам за неё дадут, соединить с Маргошиной? Сменять на какую-нибудь шикарную в центре? Интересно, сколько комнат может из этого получиться?

— Много, но дело не в этом. Захочет ли Маргарита? И отец… они ведь с ней не слишком-то ладят.

— Ой, по-моему все это ерунда! — горячо запротестовала Сеня. — Они приживутся и… ой, как это я сказала, как будто они растения!

— Вот именно, они из разных семейств, отец наш нежный и редкий цикламен, а Марго — сущий эхинокактус. Она боится холодов, он — жары!

— Мам, а почему ты так о папе сказала… что он нежный и редкий. Он, что, изнеженный по-твоему? А по-моему совсем нет.

— Не в этом дело, — мама в задумчивости глядела в окно: занавески Сеня ещё не задернула, и яркая круглая луна висела в чернильной густой пустоте… — Просто он из редкой породы мужчин, умудрившихся сохранить свой юношеский максимализм. Романтик! Не выносит, когда локтями толкаются, лезут по трупам… всей этой возни, понимаешь, без которой мужик ну никак не может, если у него честолюбие. А у папы на первом месте не честолюбие, а охи и ахи, духовные ценности и прочая требуха… Ох, Сенька, это я так со злости говорю, я это в нем ужасно ценю… и люблю его, ты же знаешь… Но вот уперся, что твой верблюд, ни тпру, ни ну! Это ж очень опасно! Но, как видно, Бог мужчину обидел, обделив его гибкостью, сдохнет, а с места не сойдет! Что ж нам делать, а?! Ума не приложу…

— Мам, не волнуйся, все обойдется! — Сеня прижалась к маме, крепко-крепко обвила шею руками…

— Ой, задушишь! — мама смеется, а в глазах — растерянность, грусть… — Ладно, милая, пора спать, утро вечера мудренее. Прорвемся, как думаешь?

— Конечно, прорвемся, мамочка, все будет хорошо, вот увидишь. Я… мне знаешь что пришло в голову? — и Сеня кинулась к своей коричневой мыши, преспокойно висевшей на стене. — Мам, негативы-то у меня! Просто папа отнес в редакцию мои снимки, потому что его пленка оказалась засвеченной. И выдал их за свои. Он сказал, у меня здорово получилось! Снимки отнес, а негативы отдал мне. Вот, возьми их.

Она расстегнула молнию на пузике мыши, вынула круглую белую пластиковую коробочку и протянула мама. Та взяла, задумчиво повертела в пальцах…

— Я все думаю, Ксенечка, отчего мы так плохо живем? Ну, не плохо, а… непутево как-то. Ссоримся, суетимся, места себе не находим. И в душе — мало радости. Может оттого, что без веры? Живем точно тяжкую повинность отбываем… И многие так. А у других не так — у них глаза светятся. А ведь те же тяготы, те же заботы… Замечала ты?

— Замечала, — вздохнула Сеня. — Я сама об этом иногда думаю.

— Ну вот, значит ты меня поймешь! — обрадовалась мама. — Это взрослый разговор, но ты уже выросла, девочка, я хочу, чтоб ты знала… — мама продолжала внимательно изучать маленький футляр от пленки. — Я об этом думала — ну, чтоб пленку потихоньку от папы забрать и самой связаться с этими… деятелями. И поняла: да, по логике так и надо было бы сделать, я должна уберечь семью. Если у отца в голове что-то заклинило, значит, мне и карты в руки! Но подумала и решила — ни за что! Пускай нам всем будет плохо… в конце концов, не убьют же нас! А между нами с отцом сломается что-то. Порвется ниточка. Такая тонкая, хрупкая, сразу и не разглядишь, а на этой нити все держится. Это ж обман, предательство! Пусть с моей точки зрения он не прав — для него-то это важно, это его жизненный принцип, то, на чем он стоит! Пускай стоит он на шаткой, неверной почве, придуманной…

— Ох, мам! — Сеня затаила дыхание.

— И потом, я тут все наш с тобой разговор вспоминала… ну, о вере. Худо мне без нее. Ищу, ищу, а не знаю, где искать, как искать… в общем, подумала, нужно самой сделать шаг. К Богу, к вере. Сделать что-то такое… что в привычные рамки логики не укладывается. Понимаешь?

— Ага!

Сеня сидела на кровати и во все глаза глядела на маму. Мама впервые говорила с ней о таком…. как со взрослой. И это было так хорошо! Трудно и хорошо.

— Вот я и решила: не буду я эту проклятую пленку брать, пускай будет, что будет. Не стану я своевольничать и творить, что хочу, пусть исполнится воля Божья. Сказано ведь: «Да будет воля Твоя!» — вот я и буду молится и просить Господа, чтобы помог, защитил…

— Ой, мамочка, — восхищенно Сеня. — Какая ты…

— Что, глупая, да? — мама краешком простыни утирала слезы, выступившие на глазах.

— Нет, что ты! Ты умная. Нет, не то… ты по-моему нашла ту дорожку, о которой мечтала. И у тебя все получится! Я бы вот поступила по-своему, а ты — нет. И раз ты идешь поперек нормальной житейской логики, все будет хорошо, мам, Бог услышит тебя, я знаю! — она прошептала это тихо-тихо, но для обеих эти слова прозвучали так громко, что, казалось, их слышит весь дом.

— Да, понимаешь, в этом все дело, — завелась мама, — живем, как хотим, делаем, что хотим, а потом удивляемся, что не жизнь, а кошмар получается. Сплошная путаница! А сказано между прочим, что жена должна мужу уступать, терпеть его, какой бы он ни был. Сама ведь выбрала, так что ж потом верещать — терпи, голубушка!

— Но терпеть так трудно! Конечно, проще все делать, как хочется… и проще и приятнее. Но получается, что это неправильно, да?

— Я где-то читала, что современный человек в рабстве у разума. И это страшно далеко увело его от небесного Иерусалима с его верой в возможность невозможного. И нужно спасаться верой — забыть о всяких привычных правилах, о том, что очевидно с точки зрения обыденной логики… подняться над этим.