Виктор Воронов - Баллада о птице

Вкрапление их в ткань того или иного года зависело более от состава участников, нежели диктовалось логикой происходившего.

Да и происходило ли что-либо, на чем стоит задержаться вниманию теперь, когда безусловно ясно, что тень твоя, легшая на эти годы, все удлиняется и удлиняется, впрочем, вполне в соответствии с самой природой тени, ибо дело идет к закату, а предзакатные тени порой уводят нас так далеко, что мы и не замечали исчезновения зашедшего солнца и появления тени уже лунной, может, поэтому так особенно остро ощущение присутствия не тебя, так тени твоей именно в полнолуние, когда "тени резки", и освещение убогого сарая превращает его если не в памятник архитектуры XX века, то уж скрадывает все изъяны бездумности косорукого плотника, сколотившего его. И становится неважно, был ли у плотника этого сын и в какой стороне зашло солнце, ибо пусть не ты, но тень твоя - до сих пор рядом, и ты можешь даже не поминать бесплодность попытки обретения друг друга, хотя встреча наша столь же вероятна, сколь нереальна, и стоит ли она потери иллюзии продлённости расставания, ведь при бывшем ли, нет ли, но происшедшем столкновении в, как это ни банально, суете вокзальной, мы и парой фраз не обменялись, какой-то твой огромный рюкзак, не вмещавшийся или не желавший извлечься из ячейки автоматической камеры хранения, запропастившаяся пятнашка и растерянные глаза жены моей, узнавшей тебя по беспокойству того, кто в животе ее, уже не вмещавшемся в даже широкое платье; превращался или был уже дочерью нашей, но не нашей с тобой, дочери, которая первой поняла, что не встреча эта опасна, а холод тени твоей, пролегшей между мной и спокойствием ее матери, почуявшей в беспокойстве этом пророчество бессмысленности попытки упрочить союз не наш с тобой, державшийся на бесплодной тоске по нежности, не имевшей крова для своего утоления, и оказавшейся исчерпанной и недостаточной при полной взаимности глухоты двух молодых тел, насыщавшихся друг другом слишком медленно и слишком быстро восстанавливавших в себе взаимную острую тягу, для понимания неединичности пророчества, а его вкрапленности в знаки, постоянно и меня, и ее предостерегавшие от воплощения их предначертанности.

И пусть не у плотника, но сын у нас с матерью дочери моей тоже появился, и во время, не желавшее его встретить радостью, а ты где была уже тогда, не знаю, хотя не с тобой, но с отцом твоим встреча случилась.

Впрочем, зыбкость и этой - встречи - увеличена неимением крови его в тебе, но не отчимом, а отцом ты его называла. Мы, наверное, долго говорили, и он, благословлявший наш возможный союз, несмотря на все неприятие его строгой капитанской натурой моей двойственности, но видевший в ней не двуличие, пытался мне рассказать о тебе и твоем блистании в сферах неких управленческо-кибернетических, делясь тревогой ожидания радости не от успехов научно- карьерных твоих, а желания видеть тебя счастливой.

Был он, наверное, единственным, кто видел возможность счастья этого в союзе нашем с тобой, и искренне радовался он и сыну, и дочери моей, перенося на них несостоявшуюся радость за нас с тобой; но нет у меня полной уверенности, что был таким этот разговор, потому как он с прямотой своей капитанской обжег меня сочувственной фразой о своевременности ухода мамы моей, не успевшей принять внука, а только благословившей зачатие его, омраченное неистовым тайфуном с фирменным названием "Филлис", снесшим многое и унесшим многих и давшим мне и не тебе толчок к достаточно бестолковому отъезду, больше похожему на бегство, с Острова, где мы с тобой были юными и слишком бережными в любви своей.

И бегство то могло быть нашим с тобой, но и от него мы убереглись в осторожности своего целомудрия, и дочь моя и не твоя перенесла переезд как спокойный сон рядом с братиком, еще не появившимся, зная, что бабушка ждет ее, и не подозревая, что смешается боль от ожога, оставившего рубцы на руке ее с неосознаваемой болью потери бабушки, спешившей вслед за мужем своим, чей уход был предвестником зачатия дочери не нашей с тобой, а моей.

Ведь вернувшись с прощания с ним, я понял одиночность в союзе нашем с той, ни в чем передо мной не виноватой, кто стала матерью моих и ее детей, и попытался порвать его, коль скоро в бесстрастности разрыва могло воплотиться возвращение к тебе, но всегдашнее тогда мое стремление не быть причиной страданий другого, приведшее со временем меня к пониманию неизбежности и целительности боли меньшей и неразветвленной в поколениях и судьбах, вызванных к жизни щепетильностью этой, явилось, пожалуй, главной причиной стремительности, с которой прокладывались тропинки к дороге, окончательно разъединившей нас, но уведшей и ее от возможности спокойного счастья ли, нет ли, но бытствования женой некоего бравого офицера, пытавшегося предъявить на нее права, возникшего именно тогда, когда мы с ней поняли неизбежность расставания, мешала которому только ненайденность формы.

И это небезынтересно - как мы с ней ночью провожали офицера того по пустынной островной дороге, а он пытался звать ее, все настойчивей и настойчивей, тем более настойчиво, чем более чувствовал какое-то страстнотерпное одобрение с моей стороны и все же понимая поздность происходящего для нее и для него, но все это после, после не только возвращения в другую ипостась Острова, в Долину, где море давало знать о себе только весной, но и после попытки воплотить тебя в той, кто могла бы быть не заменой тебе. (И Птипа кружила над нами, пытаясь удержать нас от расставанья, и голос Птицы, уже почти узнаваемый мною, слышала та, что могла быть не заменой тебе. Но - верили мы тогда себе, а не Птице, и зыбкость и неполность наша отразила возможность быть вместе нам с той, кто могла быть не заменой тебе, в зеркале времен, еще не намеченных даже. А Птица не раз еще пыталась ту, кто могла быть не заменой тебе, и меня удержать рядом друг с другом, но если не время любви, то даже Она не удержит Но все это - позже.)

А пока мы с тобой - не ступили на эти тропинки и двойственность моя, предугаданная отцом твоим, не завела несостоявшуюся жену офицерскую вслед за мной в лабиринт взаимных отражений, где суждено ей было плутать со мной в поисках опоры и ориентиров, дробящихся в беспрестанно изменяющихся коридорах зеркальных моей, бывшим тогда им, безличности, попытки избавится от которой и приводили в том числе и к перипетиям подобным, раскручивать сюжет которых и расшифровывать знаковость или бесплодную бесплотность невстреч и ночей можно в детальности, позволяющей рассмотреть шрам на впалом животе изголодавшейся по ласке журналистки, извлекшей меня из круженья незапоминаемых даже силуэтов и сумевшей зафиксироваться в этом зыбком мареве, но незачем всматриваться, незачем. Не в кого. Некому.