Юля Беломлинская - Бедная девушка или Яблоко, курица, Пушкин

Но те - двое - согласны со своими волосами. И время вокруг - для таких волос.

Ветер развевает этот чуб, эти кудри - еще до ЗНАМЕН, развевает ВИХРЫ. ВИХРЫ - это почти что - ВИХРИ.

В конце представления - оба - поют. Оба они - представители чертовски музыкальных народов. И песни эти - давайте уж через девяносто лет посмотрим правде в глаза - красивые. У них сильная, как хороший рок - музыка и непонятно завораживающие слова:

... ВИХРИ враждебные веют над нами...

грозные силы нас злобно гнетут

в бой роковой мы вступили с врагами...

Это все - классическая стилистика городской баллады. Загадошные роковые враги. Сладкий ужас. Пятница тринадцатое. Улица Вязов. Тогда не было кино. Не было Простомарии. Были - ПЕСНИ.

Жестокий романс. Настина "роковая любовь".

И двое на трибуне - ГАСТОНЫ ИЗ ГАСТОНОВ.

И что ж странного в том, что романс вышел ЖЕСТОКИЙ?

Любовь - РОКОВАЯ?

...А девушки - слушают. Заворожено слушают. И из всех этих речей понимают только ОДНО, что когда будет Свобода-Равенство-Братство - вот эти двое - перестанут задаваться. ПОТОМУ ЧТО ОНИ СТРАШНО ЗАДАЮТСЯ - МАТРОСЫ И СТУДЕНТЫ. У студентов - вообще барышни, а матросы тоже норовят - с Бедными, но Городскими Девушками: маленькие белошвейки, сиделицы в лавках, проститутки, в конце-концов, но - не они, не деревенские! Кухарки-горнишные... Они слушают так, как сегодня слушают Кинчева и Шевчука, Шнура и Чижа... Да, вообщем -то, это и была предтеча рок-концерта. И сегодня Кинчев-Шевчук повели бы девиц куда угодно...

Дальше было вот что: они побежали. Побежали, как было велен, в булошную. Побили стекла. А когда полицейские начали их хватать и пиздить, вот тут-то выяснилось, что у этих сестренок - есть братки. Ни хуя они не брунеты. Та же ленинградская область - русые волосы, серые глаза... Вот тут впервые вступает третий - "человек с ружьем".

Солдатик из крестьян. Полностью уже измученный, к третьему году войны и полностью достатый. Попираемый всеми. С терпением - бесконечным. Коренное население. Русский человек. До евреев. Мимо татар (не дошли). Мимо туретчины (не дошли). Мимо неметчины (не снизошли). Без ни хуя темперамента. С одним только терпением. Загадошная славянская душа. Города Питера - ленинградской области. Он увидел, что "наших девочек бьют", настоящих - НАШИХ, настоящих СЕСТЕР, и мера терпения, отпущенного ему - кончилась...

Дальше всем все известно. Мне кажется, что это началось именно так. Соблазнением. Роковой любовью из настиной книжки. Черными усами матроса и студента. Огневыми очами...

Бедная девушка! Ведь говорит же тебе русская песня - жестокий романс:

НЕ ВЛЮБЛЯЙСЯ В ЧЕРНЫЙ ГЛАЗ!

ЧЕРНЫЙ ГЛАЗ - ОПАСНЫЙ...

Послушались бы... Что было бы? Чего жалко? Кому чего. Мне больше всего жалко церквей. В Питере. В каждой деревне. Цветаевскую Москву. Сорок-сороков и колокольный звон.

Теперь опять звонят. У Захар Михалыча - на Колокольной. На Конюшенной и на Казанском так сильно звонят - зовут к Вечерне в субботу и к Заутрене - в воскресенье.

А я - не иду. Стыдно. Идти в церковь - это как просить прощение у бабушки. Этот детский ужас: "Сейчас ты пойдешь и попросишь у бабушки прощения!", потом уже так легко становится - она всегда прощает - бабушка, тогда можно плакать и уткнуться в ее колени. Но поначалу - нет никаких сил пойти. Ясно, что ты - плохой. Что тебя простят. Ты почувствуешь себя хорошим. Но в середине - заставить себя идти в бабушкину комнату - так трудно.

Просто слушаю звон. Молюсь тем, что слушаю звон. Только и надежды, что Святой Никола - внучку русского моряка - никогда...

Кончилось башлачевское ВРЕМЯ КОЛОКОЛЬЧИКОВ. Звонари больше не валяются пьяные. Все при деле. Они наверняка не только в небо звонят - Богу, и не только вниз в город - "идите молиться!", но и между собой переговариваются этим звоном. У них - свой цех. Никогда не видела ни одного звонаря.

Вот такая чудесная фамилия досталась Володе. Звонарев. И черные усы!

Раздевайся!

Что?

Я лежу как обычно в темной комнате. Входит Володя и говорит - такое.

Я потрясена. Впервые в этой книге кто-то вот так смело, решительно можно сказать напрямую... от неожиданности я даже забываю об отсутствии...

И даже приподнимаюсь на постели. Ух ты! Неужели? Только КАК ЖЕ?

Чего раздеваться?

Я тебя сфотографирую. Мне надо написать еще пару обнаженок. Я уже две Ариши тут продал. Мне надо сделать еще парочку.

Позировать? Ты с ума сошел? Не смогу....

На секунду! Я тебя щелкну. Напишу с фотографии.

Я стаскиваю рубаху. Две фотки. Одна - на диване. Лежа. другая - Стоя. Я смотрю в зеркало. На самом деле - красиво. Это уже где-то посредине между Гойей и фильмом "Обыкновенный фашизм". Волосы торчат вверх - как раз вихрами. Губы белые.

- Давай я хоть губы накрашу. Красной помадой.

Лицо - бледно-зеленое. Вокруг глаз - черные круги. Все это, как раз модный в ту пору - "героиновый вид". В девятнадцатом веке этот модный вид назывался - "чахотошная".

Володя нарисовал две картины. Обе они украшают теперь обложку моего Си.Ди. "Бедная девушка", которое он же и выпустил. На Конюшенной и на Колокольной - это Си.Ди. не купишь, а вот на Караванной, в подворотне, стоит, себе на полочке.

Картины - ушли, а фотографии у меня остались. Там видно, что мне плохо и больно.

А на картинах - Роскошная Блядь с Бантом! Испания и вообще - Роковая любовь.

Была еще и третья картина - общая.

Я решила, что начну поправляться, если попробую делать что-то интересное и необычное. На подрамнике стояла огромная неудавшаяся картина с очередной Бедной Девушкой, и я выпросила у Володи разрешение, подъехать к ней в кресле на колесиках и немножко ее порисовать. Я переделала девушке лицо и пририсовала к ней Единорога. Потом Володя прошелся кистью мастера и переделал фон из серого, в такой, как мне нравится в бледно - терракотовый.

Поправиться мне по-прежнему не удавалось, но картина вышла - вот такая картина, о которой я мечтала всю жизнь. И по-настоящему про меня! Володя написал сверху по письменному "Девственница прощается с Единорогом".

...Это я с Алешей - безнадежно любимым навек прощаюсь - сейчас он ускочит от меня в лес, откуда пришел...

Я повесила эту картину прямо напротив кровати и каждое утро смотрела на нее минут пять. Это была такая Утренняя Радость.

Эту картину многие торговали, а я ни за что не хотела ее продать. А потом деньги кончились совсем в очередной раз, а тут мой любимый друг раввин Марик - просто влюбился в нее.

Тем более - он друг. Тем более - он дал цену.

Тем более - деньги кончились.

Вообщем согласилась. По крайней мере, думаю, буду часто приходить к нему в гости и смотреть на нее.

Купить он ее купил - а увезти не смог - она не влезла в его багажник. Я обещала проверить багажник Саши Когана, который жил со мной в лофте в ту пору, и если влезет - привезти. К Когану она тоже не влезла, и мы ее, пока суть да дело, водрузили обратно на стенку.