Константин Золотовский - Рыба-одеяло (рассказы)

Мы, молодежь, проходили в этой бухте тренировочные глубоководные спуски. Феоктист Андреевич Шпакович, он же Дед Архимед, - начальник инструкторского класса водолазного техникума - говорил нам: "Вы должны испытывать свой организм под разными давлениями, как скрипач тренирует на скрипке свои пальцы". Вместе со Шпаковичем наблюдал наши спуски врач Константин Алексеевич Павловский - первый эпроновец, который когда-то искал здесь "Черного принца". Ведь Балаклавская бухта - место рождения ЭПРОНа!

Сперва мы шли близко к берегу, высоко поднимая тяжелыми калошами легкий илистый дым. Потом удалялись все глубже и глубже. Огромные камбалы лежали перед нами, как лопаты без ручек. На большой глубине, где плотная вода обступала со всех сторон, наши движения делались замедленными, плавными, как во сне. Тут уже нельзя было похлопать в ладоши - их не слышно, будто они из ваты, и не свистнуть - губы шевелятся, а звука нет. Здесь всегда полная тишина.

Тут-то мы и обнаружили подводный погреб. В Крымскую войну 1854 года неприятельские корабли хотели проникнуть в Балаклавскую бухту с моря через каменное горло, но здесь их застигла буря. Стоял беспокойный ноябрь. Часть судов пошла на дно бухты, а многие погибли от русских пушечных ядер.

Французский военный парусник "Ришелье" привез тогда для офицеров своей эскадры несколько ящиков дорогого виноградного вина. От парусника мы нашли только обломки. Бутылки лежали глубоко в песке. Курсант Рудик даже сперва не догадался, что это вино. Бутылки были особенные, пузатые, толстого тусклого стекла. Когда он сообщил с грунта о своей находке, наш кок крикнул:

- Ура! Неси сюда! Ко дню рождения Феоктиста Андреевича приготовлю именинный пирог - тесто со столетним вином!

Но глубоководный погреб оказался замкнутым на заколдованный замок. Бери вино в руки, любуйся сколько хочешь, а вынести не смей.

- Чего же ты не принес? - спросили мы Рудика, когда он поднялся из воды с пустыми руками.

- А ты сам попробуй достань?

Пошел на грунт другой курсант и тоже вернулся ни с чем. Наступила моя очередь.

- Смотри там, осторожнее обращайся! - шепнул мне Рудик.

- Почему?

- Увидишь сам.

"Что за ерунда!" - подумал я.

И вот я на грунте, иду, ищу бутылки. Воздух едва бормочет в шлеме. Двое качалыщиков уже не в силах были вращать помпу. Еще несколько человек ухватились за ручки маховиков...

Эту глубину не в силах просматривать даже самый дальнозоркий баклан, что терпеливо сидит и покачивается на красном буйке возле водолазных ботов. Прожорливый хищник все время наготове. Свесил, как гирю, свой чугунный нос и бултых под воду за кефалью! Лакомка. Ему подавай только вкусный сорт рыбы!

Цвет воды тут я увидел такой, что никак его сразу не определишь. У мыса Тарханкут, тоже в Черном море, там, например, дно красное и вода отсвечивает малиновым цветом.

В Финском заливе серый и свинцовый цвет воды.

В Неве и Волхове цвет желтый - от песка.

На речке, впадающей в Ладогу, у Вознесения, вода цвета йода.

В Баренцевом море зеленая и прозрачная, будто ты стоишь в толстой светло-зеленой бутылке. На Байкале, у пристани Танхой, синевато-фиолетовая, как денатурат.

В Ледовитом океане, у острова Диксон, с водой происходят превращения. Зимой водолазы клали каменную постель для мола на глубине пятнадцати метров. У них над головой висела ледяная крышка толщиной метров шесть, но лучи солнца проходили сквозь лед, такой он был прозрачный. Водолаз только шагнет по грунту, и пузырьки из-под шлема превращаются в радугу. Махнет он рукой вода заиграет, будто разноцветные ленты развеваются на ветру. Вода здесь бирюзовая. Но едва подует южный ветер - превращается в мутно-коричневую, даже противно спускаться.

А вот в Балаклавской бухте, на этой голубой глубине, цвет воды лунно-белесый, как белая ленинградская ночь. И, куда ни посмотришь, над тобой и вокруг тебя бесцветные, точно вываренные чаинки, крошечные волокна это планктон, рыбья пища в подвешенном состоянии.

А со всех сторон тебя обступают беловатые, мутно-фарфоровые стены, словно стоишь на дне огромной пустой чаши. Шагнул - и чаши нет, под ногами ровное дно. Дальше темный туман стоит. Кажется, будто это стены подводного Херсонеса, древнего исчезнувшего под водой города, который разыскивали наши археологи. А подойдешь поближе, и стены уходят от тебя. Мираж.

Я добрался, наконец, до обломков французского парусника "Ришелье". Чугунное ядро лежало рядом. Его можно было резать водолазным ножом, как сыр. Дерево давно сгнило, железо проржавело, чугунные пиллерсы корабля ломались в руках, как макароны. А бутылкам ничего не сделалось. Они лежали и стояли в песке то горлышками, то донышками кверху.

Я захватил целую охапку, но тут вспомнил предостережение Рудика. Внимательно посмотрел на бутылку Вино как вино. И дал сигнал, чтобы поднимали.

На первой остановке, когда меня оставили на выдержке, снова посмотрел на бутылки. Ничего не произошло. Только поверхность чуть-чуть искрила и подергивалась.

На сорока метрах взглянул на бутылки и даже испугался. Вино метало огни, бурлило и полыхало.

Когда до верха оставалось метров пятнадцать, что-то вдруг треснуло под мышкой и разбросало руки в стороны. По шлему протарахтели осколки стекла, и меня окутало розовым облаком. Вино растаяло, как дым.

Я рассказал, что произошло.

- Газ виноват, - сказал Рудик. - Надо проткнуть пробку гвоздем.

И действительно, следующий курсант вынес наверх целую бутылку, но полную морской воды. Вино вырвалось вместе с пробкой.

- Ах, как жалко, - сказал наш кок. - Не испечь мне, видно, знаменитый пирог для Феоктиста Андреевича.

Мы все любили нашего Деда. Был он весь бронзовый от горячего южного солнца и черноморских крепких ветров. Отрастил себе длинные седые усы, как Тарас Бульба. Водолазное дело любил больше всего на свете и заботился о курсантах, как отец. В царское время Феоктист Андреевич служил в Севастополе портовым чиновником. И вдруг в 1913 году, испросив разрешение у начальства, прошел кронштадтскую водолазную школу. Так из чиновника он превратился в водолазного специалиста. Во время интервенции белогвардейцы, убегая, чистили под метлу все склады и погреба Севастопольского порта. Феоктист Андреевич ночами топил водолазное снаряжение в Мартоновском эллинге. Когда организовали экспедицию подводных работ, Шпакович передал молодому ЭПРОНу свое подводное хранилище. В те годы даже за золото невозможно было купить водолазное снаряжение.

В Балаклаве Деда знали все рыбаки, их жены и детишки. Гречанки приглашали на крестины. Крестников у Шпаковича была половина Балаклавы. И всё будущие рыбаки. Недаром Балаклава, или по-татарски Балык Юве, означает "гнездо рыбы".