Петр Краснов - Атаман Платов (сборник)

Верность всегда ценилась высоко на востоке, дороже, чем жизнь и деньги. Поэтому-то происшествие с винтовкой произвело на азиатов самое глубокое впечатление.

Понравилось дело и нам. Молодец сапер, – было общее мнение. – Показал верность присяге. И наши саперы даже загордились. Этот случай сгладил немного историю с предполагаемой резней офицеров. Писаря говорили Молчанову, что то все было лишь делом бежавшего фельдфебеля-поляка.

На следующий день праздника узнали, что ночью на дороге Евлах – Агдам, у самой околицы Агдама разбойниками был остановлен дилижанс. Всех армян перебили ударами кинжалов, а дилижанс отправили назад в Евлах.

У спуска с горы был опрокинут и второй дилижанс; и опять все пассажиры убиты. Казаки тщетно разыскивали разбойников. Была даже назначена премия за поимку их. Мы знали о премии, но не думали, что ее придется выдать кому-нибудь. Однако вышло именно так.

На другой же день Киселев послал за мной и Молчановым.

– Вам приказано сделать съемку Агдама и как можно быстрее. Нанесите все дороги и дома на карту. Начнете с Шушинского направления.

– Зачем?

– Какое вам дело – зачем?!.. Генерал приказал и только.

Три дня я и Молчанов работали над съемкой. Каждому из нас дали по двадцать сапер для охраны. Мы не понимали в чем дело. Окончили работу и представили съемку. На нее даже и не посмотрели.

– Теперь делайте съемку со стороны Евлаха. Да скорее! Дело очень важное.

Агдам занимал около тридцати квадратных верст, причем в длину он растянулся чуть не на восемь верст. Все сады и сады, как лес. Эту съемку мы делали чуть не неделю.

Теперь мы уже знали, с какой целью работаем. Киселев сказал, что есть шпион, назвавший предводителя разбойников. Тот живет в этой части Агдама, которую мы должны снять.

– Имя его известно. Только нужно знать, где стоит усадьба. Спрашивайте у детей про каждый дом, чей он. Взрослых не спрашивайте и делайте вид, что учите солдат. Первая съемка была сделана для отвода глаз.

Вот оно что! Мы заинтересовались. Нам, впрочем, не сообщили имя подозреваемого. Ребятишки как ребятишки, засунув пальцы в рот или в нос, с удивлением глядели на гяуров и их работу.

– Урусс, урусс… – шептали они и с удовольствием и боязнью говорили, чей дом или кто их отец. Мы за кусок сахара покупали от них имена их отцов. Нехорошо! Но что же делать, если эти отцы были разбойниками…

Каждый день Киселев и Вершицкий самым внимательным образом исследовали наши работы. На седьмую или восьмую ночь меня разбудили в четыре часа утра. Молчанова тоже.

– Одевайтесь скорее! – сказал Вершицкий. – Сейчас идем на ловлю. Поедем верхом с казаками…

Когда мы выскочили на двор, сотня уже была выстроена на конях. Под командой Вершицкого мы все тронулись в путь. Следом за нами шла пешим порядком первая рота. С места пошли рысью по направлению к Евлаху. На середине пути короткая остановка.

– Вы поведете полусотню к Фархат-Бею, – приказал мне Вершицкий. – А вы, Молчанов, к его соседу, что дом у самой дороги, на повороте. Знаете места?

– Как же не знать, – еще вчера там работали.

– Хорошо, смотрите не ошибитесь. Садись!.. Командир сотни за поручиком, второй полусотне за подпоручиком Молчановым. Когда скомандую, – наметом, – быстро окружите дома и арестовывайте всех; а теперь запевай песню! Идем мол маневром. Для вида и саперы сзади тянутся.

С песней двинулись дальше. Шагов за двести до поворота Вершицкий скомандовал – марш, марш! – и мы во всю растяжку коней понеслись к месту действия. Вихрем мчался я вперед, пронесся мимо соседа Фархат-Бея, выскочил на дорогу, ведущую к нему, и быстро очутился у самой усадьбы.

– Здесь! – крикнул я. Казаки горошком рассыпались и окружили двор и сад.

Фархат-Бей, видимо, предполагал западню. Его лошадь стояла у крыльца уже оседланная, вместе с лошадью его помощника. Однако он не успел сбежать по лестнице со второго этажа, как лошадь уже была в руках у казаков.

Фархат-бей, бледный, взбешенный, взволнованный, не знал, что делать. Он нервно ходил по двору. Из дому неслись вопли женщин. Казаки приступили к обыску, а я поскакал к Вершицкому, который уже перерывал дом и конюшни соседа.

В сене, над головой лошади нашли карабин. На хозяине нашли револьвер. Его сейчас же связали. Злые, адски злые глаза, беспощадные глаза разбойника смотрели на нас. Арестованы были все мужчины.

Когда мы вошли во двор Фархат-бея, казаки уже успели найти под землей целый погреб, полный разного оружия. Вершицкому подали кривую шашку, совсем чистую, которую нашли в погребе. Фархат злобно смотрел на нас.

– Что же ты говорил, что мирный, когда тебя вызывали? – сказал ему Вершицкий. – А это что?.. – И он сунул саблю рукояткой в нос разбойнику.

Взбеленился Фархат-бей. Еще никогда в жизни он не видел такого оскорбления.

Мне было жаль гордого разбойника. Еще позавчера и вчера вечером, когда я делал съемку, он подходил ко мне и спрашивал, что я делаю. Мне и в голову не приходило, что со мной беседует могущественный разбойник. Я объяснил тогда ему, что учу солдат делать съемку.

– А зачем? – поинтересовался он.

– А затем, что на войне они должны будут делать разведку, – так вот нужно, чтобы умели зарисовать дороги и подходы к неприятелю.

Фархат вбок посмотрел на меня. Тогда я не подумал, что он уже заподозрил что-то. Потому и лошадь была приготовлена для бегства, но не успел и вот стоит на краю гибели. Найдут винтовку, и пропал джигит.

Как раз в это время раздались вопли женщин в верхнем этаже дома.

– Пойдите! – лаконически приказал мне Вершицкий.

Я застал группу женщин, окруженную казаками. Женщины загораживали больную, лежавшую на грудах матрасов и подушек. Все кричали, плакали и били в грудь кулаками. Все были растрепанные, жалкие.

– Что вы хотите? – спросил я казаков.

– Осмотреть тюфяк хотим… Тут могут быть винтовки.

Я объяснил старшей женщине, что ей лучше отойти в сторону и дать осмотреть тюфяки. Все равно, – сопротивление бесполезно. Не уйдут добровольно с тюфяков, отведем в сторону силой.

Женщины вопили и ничего не понимали. Я позвал татарина, стоящего внизу, и объяснил ему, что нужно сделать с женщинами. Те бросились к нему, быстро говоря что-то на своем непонятном языке. Казаки стали нервничать.

– Чего там с ними разговаривать, ваше благородие! Скинуть с матрасов и крышка, все ведь разбойничье семя…

– Ну нет, – ответил я, – при чем же женщины? Может быть, та больная, видите, лежит пластом.

Татарин объяснил, что больная женщина беременна и должна родить, – она очень испугалась.

– Хорошо. Прикажи женщинам перенести ее на тот матрас. – Наконец больную перенесли. Мы внимательно следили за грудой тряпья, покрывавшего ее. Даже я сам приподнял эту груду, чтобы убедиться, что там нет оружия. Мы перерыли гору подушек и не нашли ничего. Одна молодуха стояла в углу комнаты. Она все время плакала и дрожала.