Якоб Штелин - Подлинные анекдоты из жизни Петра Великого слышанные от знатных особ в Москве и Санкт-Петербурге

Из деяний его величества видели мы, что и по заключении в Девичий монастырь царевны Софии Алексеевны старалась она всегда заводишь тайно бунты на державного брата своего, отлучившего ее от правления государством, которые однако же всегда были разрушаемы бдительнейшим монархом. Но сколь должно быть сие чувствительно сердцу его то удобно понять каждому; он неоднократно выходил из терпения, и в гневе своем предпринимал пресечь нить дней не только мятежной, но и злобной сестры своей. Мы уже видели в IX Томе Деяний (стр. З19 и след.), что великий государь, будучи в таком раздражении, исчислив все её на жизнь свою покушения, определил было наконец совершенно избавиться от нее, как от главнейшего своего злодея; но к утушениио гнева его и к отмене такового определения стоило только Г. Лефорту напомнишь ему, что она ему сестра, и что туркам только свойственно орошать руки в крови родных своих и проч. И так вместо казни удовольствовался он самоличным только ей выговором, но слезами её столько еще смягчился, что соединил с её слезами и свои, и выходя от неё, произнес к тому же Лефорту сии слова: «Она имеет великий разум; но жаль, что столько зла».

А как и после сего прощения Царевна София не переставала заводить подобные бунты и умыслы на жизнь столь великодушного брата и государя своего: то монарх в открывшийся один из таковых заговоров, желая узнать от неё самой некие обстоятельства, приезжает в монастырь, входит к ней со сверкающими от гнева очами, уличает её в новых на жизнь свою умыслах, и требует её признания и ответов на вопросы свои. Сколь ни явны были Государевы улики, но она однако же ни в чем не признается; сего еще не довольно: гордость её, колкостью, так сказать, упреков монарших пробужденная, разгорячает ее, и сколь колкими, столь и оскорбительными выражениями зашищаясь, обвиняет в мятежах тех его самого. Такая непризнательность, непокорность и едкость ответов её, выводят Монарха из терпения; он в крайней запальчивости сказав, что одна смерть её доставит ему безопасность, – Умри злодейка и выхватывает на поражение её меч свой. В самое сие мгновение, бывшая при царевне двенадцатилетняя служившая ей девушка, становится между государем и царевною, бросается к ногам государевым, и ухватившись за оныя, вопиешь: «Что ты делаешь, государь! Вспомни, она родная тебе сестра». Слово сие останавливает его, меч выпадает из рук его, и он помолчав с минуту, прощает мятежную и непокорную сестру, а девушку целует в голову, говоря: «Спасибо, девочка, я тебя не забуду» [142]. Успокаивается и выходит.

Из всех победоносцев наибольший есть тот, кто побеждать может страсти свои, а паче гнев, говорит один писатель.

Герой наш, по горячему характеру своему, нередко распалялся крайним гневом; но присутствие духа его и в таком положении никогда его не оставляло. Ниже увидим мы сему сильные доказательства, а здесь приведем тому же еще один пример.

Он в одно время за дерзновенные слова того же самого Лефорта крайним воспылал на него гневом и, что особо заметить должно, то было сие при одной пирушке, когда и винные еще пары затмевали несколько рассудок его. В таком кипящем, так сказать, гневе, выхватив из ножен кортик свой, устремился на поражение его; но любимец сей, знавший его совершенно, не уклонился от Государя ни мало; он обнажив грудь свою: «Рази, сказал, ревностного твоего слугу, вот грудь его!» В миг выпадает из рук его оружие, и вместо поражения бросается в его объятия и просит прощения. Аббат Милот, описывающий сие, в удивлении восклицает: «Убийца Клитов, Александр [143]тем меньшего достоин извинения, чем лучшее получил воспитание».

Мы видели в деяниях великого государя, что во время второго стрелецкого бунта, воздвигнутого тою же сестрою его через ІЦегловитого, монарх от нечаянного нападения сего злодея с шайкою таких же извергов, спасся уходом в Троицко-Сергиев монастырь; что виновные в злодейском том совещании стрельцы, поражены быв страхом, уходом его причиненным, прибегли к милосердию прогневанного ими государя в помянутый монастырь, и получили отш великодушия его прощение; и что его величество удовольствовался только определением, предать казни одних зачинщиков сего заговора и бунта.

В числе зачинщиков злодейскаго заговора того, которые содержались уже в том же монастыре под стражею, находились три родные брата. Престарелая мать их узнав о близкой казни всех их, решилась просить Государя об их помиловании. С сим намерением дождавшись выхода Государева в церковь, упала она к ногам его и с слезным рыданием молила о помиловании их, представляя, что она умрет без них в нужде и голодною смертью, вопия: «Кто будет меня кормить? Кто старость мою призрит, надежа-государь, когда я бедная остануся без них?» и проч. Молодой монарх, выслушав терпеливо все это и узнав, кто эти дети её, сказал ей: «Я простить их не могу, не нарушив справедливости и своей должности; они, забыв страх Божий и свое крестное целование, восстали на меня, законного своего Государя, а следовательно и на все отечество, которого спокойствие дороже мне и самой жизни моей». Он винил также и самую ее, что она конечно; не пеклась об укоренении из детства в сердца их страха Божия, и как видно потворством своим избаловала, и тем к злодействам им повод подала. С сим словом оставил ее Государь.

Старуха, дождавшись выхода его величества из церкви, снова пала пред ним, и проливая слезы, вопияла: «Прости, надежда-государь! прости преступных детей моих; и ради Господа Бога, Пречистой Богоматери и святых чудотворцев Сергия и Никона, даруй им жизнь. Снисходительнейший государь, все выслушав, велел ей встать и говорил: Слушай, старуха! ежели Бог поставил меня царем, и вручил мне меч правосудия, для охранения спокойствия общего; то не прогневлю ли я Его, спасая врагов оного? И не навлеку ли тем и на себя, подобно Саулу, гнева его, и от потомства проклятия? Я сам плачу с тобою о пролитии крови злодеев, но должность превозмогает сожаление; и так должны дети твои, яко злодеи и злодеи нераскаянные, умереть, – поелику были уже они участниками и первого бунта и многой неповинной крови пролития, но обстоятельствами времен спаслись от заслуженной ими казни.

Мать, бросившись к ногам государевым и обливая их слезами, молила о помиловании по крайней мере хотя бы одного из них, которой бы закрыть мог очи ей и похоронить ее. Государь, тронутый наконец жалостью, сказал: «Ну что делать? Я даю тебе одного, выбери сама из них, кого ты более любишь»; и обратившись к сопровождающим его сказал: отведите ее к ним в тюрьму; пусть она изберет одного из трех преступных детей своих, и выпустите его с нею из монастыря.