З Вендров - Наша улица (сборник)

Все это как-то не вязалось со слежкой, с преследованиями; образ жандарма представлялся мне совсем иным.

Однако Ноткин был опытнее меня в таких делах.

- Не доверяйте жандармам, даже если они такие безобидные на вид, как эти наши домашние жандармы-обыватели. Вы должны знать, что обучение рабочих простой грамоте без разрешения начальства рассматривается в нашем милом отечестве как политическое преступление. А просить разрешения -бесполезно. Все равно не поверят, что мы будем заниматься только общим образованием. Пусть будет так, как мы договорились: рассматривайте это как нелегальную работу.

Моей гордости не было предела: мне доверили нелегальную работу.

3

Тайна оказалась менее таинственной, чем я предполагал. Два раза в неделю на Зареченской улице, в домике Груни, которую бросил муж, собирались парни и девушки, учились читать и писать по-русски, занимались арифметикой, географией, начатками истории. К области недозволенного могли относиться только беседы, или, как их называли в кружке, курсы, которые вели там "философы". Частный учитель Экштейн, старый холостяк необыкновенно высокого роста, озлобленный, желчный, с неизменной ядовитой улыбкой на губах, проводил беседы о возникновении Земли, знакомил слушателей с элементарными законами физики, химии и тому подобное.

Ефим Рипс - парень из приличной семьи, с гладким свежим лицом хорошо выспавшегося человека - рассказывал о рабстве и крепостном праве, о возникновении и развитии общественных формаций, о сущности капитализма. Больше всего он любил рассуждать на тему "Массы и классы".

Зарецкий, по прозвищу "Испанец", - длинный, худой, черный, длинноволосый и длинноносый парень с переброшенным через плечо клетчатым шарфом - вел политический курс: он объяснял разницу между республикой и монархией, рассказывал, что такое конституция, парламентаризм, свободные выборы, и не уставал восхвалять "демократические свободы" Англии, Франции и Америки.

- Английский рабочий меньше боится королевы Виктории, чем мы городового, - вещал Зарецкий с такой гордостью, как будто он сам был англичанином. - Что касается Франции, там все проще простого. Если правительство не нравится парламенту, то есть избранникам народа, его немедленно прогоняют. Даже президента можно сбросить с президентского кресла. В два счета! - решительно заявлял он. - Вот это называется свободная республика.

В кружке я снова встретился с некоторыми друзьями детства - с Мендкой, отец которого всю жизнь вил веревки. Теперь Мендка работал подмастерьем у шапочника по имени Эля-Пятно; с Ноткой, моим бывшим компаньоном по "цирку", дрессировщиком ученой собаки Цезаря, работавшим теперь наборщиком в типографии Яброва; с Немкой-Щелью, кровельщиком и красильщиком. Он без зазрения совести крыл и красил крыши на церквах и костелах, нисколько не задумываясь над горькой участью, которую предсказывали ему богобоязненные евреи в наказание за го, что он водится с нечистью. Посещал курсы и Шлоймка-Цапля, подмастерье у господского портного Фольки Кравеца, и Фишка - Слепая кишка, находившийся в ученье у колесника Иоши. Почти все эти мои друзья детства были жителями "Америки" - лабиринта уличек, отделенных от всех других улиц океаном жидкой грязи, не высыхающей даже в самые жаркие дни. В "Америке" ютилась городская беднота, трудовой люд, а также воры, блатных дел мастера.

В детстве я часто менялся с "американцами" - первыми голубятниками в городе - голубями или же выкупал у них собственных голубей, которых они заманивали к себе.

Позже наше деловое знакомство перешло в тесную дружбу.

Большой дом отца у въезда в город был продан с молотка кредиторами, и мы начали снимать комнаты в чужих домах, вдали от Захарчуков. Я лишился своего ближайшего друга Павлика с его собакой Полканом и с нашей общей голубятней. Мальчики чистой Виленской улицы, на которой мы поселились, выглядели в моих глазах какими-то слишком благонравными и богобоязненными - маленькие старички, а не мальчики. Но тут же, под рукой, лежала "Америка"

с озорными ребятами, которые увлекались голубями, ожесточенно преследовали свиней и не хуже Павлика охотились за яблоками в чужих садах и похищали огурцы с чужих огородов. Тайком от отца я встречался с "американцами"

и очень скоро стал там своим.

Не каждый мальчик мог удостоиться чести стать своим среди "американцев". "Америка" обслуживала город и поэтому ненавидела его обитателей, как взрослых, так и детей.

"Американцы" копали колодцы в городе, мостили улицы, чистили отхожие места, топили баню, возили песок, носили воду, поставляли городу прислуг и кормилиц, собирали кости и тряпки на городских помойках и попрошайничали на городских улицах, они обслуживали живых и хоронили мертвых, и все это обеспечивало им жизнь в страшной нужде. Они проклинали город такими проклятиями, какие могли придумать только в "Америке".

Ненависть малолетних "американцев" к городским маменькиным сынкам не уступала ненависти их родителей к тузам города. И когда "американцам" случалось поймагъ яа своей территории такого изнеженного маменькиного сынка, то на подзатыльники они для него не скупились.

Я же издавна пользовался среди них славой второго Павлика Захарчука. Это означало, что я не хуже любого из них умею получать и возвращать тумаки, поэтому они меня сразу приняли в свою компанию.

Рожденные в бедности и лишениях, "американцы"

слишком рано познавали теневые стороны жизни, с которыми они не замедлили познакомить и меня.

Через чердачное оконце я наблюдал, как напротив, у маклерши прислуг Гели, парни танцуют с девицами, за что Геля собственными руками берет у них в субботу деньги; через щель в заборе меня, десятилетнего ребенка, заставляли подглядывать за тем, что делается у Зоськи, хозяйки притона, следить, кто ходит к ее девушкам.

Затаив дыхание, я слушал увлекательные истории о похождениях "прорицателя" Пини. Когда бы ни случилась кража, он всегда "угадывает", где спрятано украденное, и за это ему платят деньги... За обмывание покойников он денег не берет: это богоугодное дело, доверительно говорили мне "американцы". От них я узнал про МотюГвоздя, который кормился тем, что гадал на картах, и про Танеле - Железную перчатку, готового за целковый или за бутылку водки разбить голову кому угодно; они мне показывали Добцю-Грабли, нищенку со сросшимися пальцами, о которой говорили, что своими граблями она загребает за день больше, чем иной заработает здоровыми руками за неделю; они меня познакомили с горбуном Толей, писавшим за всех женщин письма к их мужьям в настоящую Америку; со слепым Нислом, который пением и игрой на скрипке под окнами нажил богатство, и еще со многими знаменитостями и событиями, известными далеко не всем взрослым.