З Вендров - Наша улица (сборник)

- Нет, даже в том случае, если вы всю дорогу будете бежать, - и газетчик начал перечислять все улицы по пути к Александровской. Из его слов я понял, что дай бог мне добраться туда за час.

На Александровской улице, по второму записанному в моей книжечке адресу, я застал старика в кресле-качалке. Ноги у него были закутаны в ватное одеяло, сшитое из разноцветных ситцевых лоскутков, шея обернута шерстяным шарфом. Глаза старика смотрели бессмысленно, рот у него скривило на сторону, седые, давно не мытые волосы слиплись на лбу. Парализованный пытался что-то вымолвить, но не мог. Женщина, стоявшая рядом с креслом, однако, поняла старика.

- Он говорит, - объяснила она мне, - что с тех пор, как умерла его жена - на пасху будет год, - он больше не держит квартирантов. Некому их обслуживать. За ним самим некому присмотреть, - добавила она уже от себя.

Старик внимательно слушал и одобрительно кивал головой. При последних словах женщины мутная слеза выкатилась из его остекленевшего глаза. Он мучительно старался вытереть этот глаз, но парализованные пальцы не слушались его.

Я вздохнул, попрощался и ушел.

Расспрашивая людей победнее и попроще на вид, я к полудню добрался по третьему адресу, где-то в Грузинах. Это был старый, облупленный деревянный домишко, стиснутый между двумя многоэтажными фабриками. Рядом с этими огромными зданиями он казался собачьей конурой.

Во всем домике было четыре квартиры: две на первом этаже и две - в мезонине. Прямо на двери одной из нижних квартир был изображен сапог с подписью под ним:

"Заказы и починка". Из двери противоположной квартиры, несмотря на осенний холод широко открытой, выбивался пар, смешанный с запахом мыла и соды. Две женщины с засученными на худых руках рукавами склонились над лоханями с бельем.

- Кого вы ищете? - хриплым, застуженным голосом спросила одна из них.

- Где здесь живет мадам Шейнзон?

- Анна Леонтьевна, вдова? Которая квартирантов держит?

- Да... Она, кажется, держит квартирантов...

- Наверху, направо, - показала мне рукой хриплая "сенщина. - Здесь я живу, напротив - сапожник Гаврилов, пьяница. Наверху, с левой стороны, живет Авдотья Чуйкина, а с правой - Анна Леонтьевна.

Поднявшись по узкой лестнице, я отворил обитую рогожей дверь и в тесном темном коридорчике встретился лицом к лицу с бледной, неряшливо одетой женщиной средних лет, закутанной в платок, - видно, она собралась уходить.

- Здесь живет мадам Шейнзон?

- Я Шейнзон, - ответила женщина, пытливо глядя на меня.

- Мне говорили, что вы сдаете комнату.

- Комнаты у меня нет. Угол, если вас устроит, я могла бы сдать. Еще с двумя.

- Можно посмотреть?

Помещение, куда ввела меня хозяйка, было частью комнаты, разгороженной надвое не доходящей до потолка побеленной фанерной перегородкой. Меблировку комнаты составляли три провалившиеся железные кровати с кривыми ножками, ржавый умывальник с ржавым тазом под ним и два венских стула преклонного возраста. Зеленое сукно на допотопном ломберном столике, красовавшемся в центре, было изъедено молью.

Степы, одна из которых позеленела от сырости, украшали гнезда хорошо прижившихся клопов. Углы комнаты были опутаны паутиной. Пахло пылью и плесенью.

Как я ни устал, оставаться в этой комнате было выше моих сил. Чтобы не обидеть хозяйку, я для приличия спросил:

- Сколько будет стоить в месяц этот угол?

- Восемнадцать рублей, - последовал хладнокровный ответ.

Видно заметив, что такая цена за эту дыру меня удивила, хозяйка сказала:

- Если накроют, не вам придется сидеть в остроге, а мне. Я бедная вдова. В полиции не имею руки. Вот и живу в вечном страхе.

- Может быть, вы и правы, - согласился я. - Ну посмотрим. Пока прощайте!..

Короткий осенний день был на исходе, а я все еще не нашел себе угла. Я теперь сожалел, что послушался своего заботливого родственника и приехал без доверенности.

"Надо быть сумасшедшим, - писал он мне, - чтобы брать доверенность за два месяца до начала года. Как-нибудь перебьешься эти два месяца, потом достанешь доверенность и проживешь с ней спокойно целый год..."

Однако будь у меня сейчас доверенность, я мог бы зайти в первую попавшуюся гостиницу и там переночевать. И как это у меня не хватило ума взять у еврея, живущего "так", хотя бы один адрес меблированных комнат, куда пускают бесправных? Но кто мог подумать, что из всех адресов, которые он мне дал, ничего не получится.

Еще один только адрес оставалсй у меня, последний, где на худой конец можно было, по словам того же еврея, скоротать ночь. Если и на этот раз меня постигнет неудача, придется волей-неволей явиться незваным гостем к Левитину.

Дождь перестал, но холодный сырой ветер пробирал до костей. Я с трудом передвигал ноги от усталости.

- Барин, дай пятачок на ночлег!..

Шаркающими мелкими шажками, забегая сбоку, уже несколько минут следовал за мной оборванный субъект неопределенного возраста. Из прорех старой ватной фуфайки, в которую он кутался, торчали клочья грязной ваты, обшлага брюк превратились в бахрому. На одной ноге у него была старая калоша, на другой - искривленный рваный сапог. Отставшая подошва открывала грязные пальцы. Придерживая одной рукой фуфайку без пуговиц, а вторую протянув ко мне, босяк клянчил:

- Барин, ночь холодная, один пятачок на ночлег...

- Бери, - подал я ему первую монету, которую нащупал в кармане.

Босяк схватил монету и, не поблагодарив, приплясывая, убежал. Я смотрел ему вслед, с горечью думая: "Босяк, пьяница, а весь мир перед ним открыт. Если он эти несколько копеек не потратит на шкалик водки, он сможет получить ночлег, пусть в ночлежке, но крышу над головой он все же будет иметь. А я? Хуже бродяги. Если я отдам все, что у меня есть, до последнего гроша, для меня все равно не найдется угла в этом огромном городе.

Но к чему философствовать? Нужно во что бы то ни стало устроиться хотя бы на одну сегодняшнюю ночь".

Почти час добирался я до Большого Сухаревского переулка - последний адрес, записанный с моей книжке.

Не чуя ног от усталости, я медленно поднялся на второй этаж и робко нажал кнопку звонка.

Дверь отворила толстая женщина с сильно напудренным и нарумяненным лицом, с папиросой в крашеных губах. Приветливо улыбаясь, она с излишней развязностью пригласила широким жестом:

- Пожалуйте, молодой человек!..

Я переступил порог и остановился: не спутал ли я опять адрес?

Но толстая дама не давала мне долго думать:

- Пожалуйста, пожалуйста, проходите дальше... Милости просим... Снимите пальто!..

Я не трогался с места. Прислушиваясь к смеху, звукам пианино и топоту танцующих ног в соседней комнате, я пробормотал:

- Здесь живет мадам Айнбиндер? Или я, может быть, не туда попал?