В Вересаев - Гоголь в жизни

Гоголь принимал участие в Нащокине и хлопотал для него о месте домашнего учителя сына Д. Е. Бенардаки. Роль Нащокина он видел в благотворном воздействии его на характер ребенка: "Вы можете внушить ему с самых юных лет познание людей и света в настоящем их виде. <...> Вы имеете на своей стороне светлую ровность характера, которая, между прочим, необходимое условие для воспитанника" (т. 12, с. 74-75). Однако Нащокин, не чувствуя себя готовым к роли воспитателя, ответил отказом (подробнее об этом см.: Ланский Л. Исповедь Хлобуева: Неизвестное письмо П. В. Нащокина к Гоголю // ВЛ. 1969. № 2. С. 251-255).

2 Елизаветы Васильевны Гоголь.

3 В образе Александра Петровича узнаются черты гимназического наставника Гоголя Н. Г. Белоусова.

4 Неизвестно, какого поэта цитирует Тургенев. Возможно, что это литературная мистификация, объяснимая содержанием фрагмента.

5 Тургенев имеет в виду статью Герцена "О развитии революционных идей в России". Герцен писал в ней о Гоголе, подразумевая "Выбранные места...": "Он начал защищать то, что прежде разрушал, оправдывать крепостное право и в конце концов бросился к ногам представителя "благоволения и любви". <...> От православного смиренномудрия, от самоотречения, растворившего личность человека в личности князя, до обожания самодержца - только шаг" (Герцен. Т. 7. С. 248).

6 Современные исследователи В. Воропаев и А. Песков в работе "Последние дни жизни Гоголя и проблема второго тома "Мертвых душ" (ВЛ. 1986. № 10. {631} С. 132-146) пришли к выводу, что "если судить по имеющимся на настоящий день сведениям о втором томе "Мертвых душ", легко увидеть, что кроме сохранившихся четырех глав и отрывка одной из заключительных глав Гоголем было написано еще две, которые он читал современникам. Вероятно, и Шевыреву, и отцу Матвею были известны одни и те же главы, и скорее всего именно эти главы были уничтожены Гоголем в ночь с 11 на 12 февраля. Поэтому вполне может быть, что переписанных набело глав второго тома и было всего три или четыре - именно этой беловой рукописи не обнаружили в портфеле Гоголя, с которым он не расставался до самой смерти" (Там же. С. 145-146). И хотя такой вывод звучит успокоительно для нас, так как снимает горькое ощущение невозвратимой потери, однако ему противоречит сообщение Арнольди, писавшего в очерке "Мое знакомство с Гоголем": "Сестре же моей он прочел, кажется, девять глав", а также его же упоминание о том, что 1 января 1852 г. Гоголь в беседе с ним сказал, что второй том совершенно окончен (Гоголь в воспоминаниях. С. 487, 496). Таким образом, даже среди сохранившихся черновых рукописей нам недостает, по крайней мере, четырех глав.

7 Опера А. Н. Верстовского по роману М. Н. Загоскина.

XVI. БОЛЕЗНЬ И СМЕРТЬ

Еще в начале января 1852 г. Гоголь работает, готовя к выпуску собрание сочинений и правя "Мертвые души". Но 26 января произошло событие, которое подорвало душевные и физические силы писателя,- умерла Е. М. Хомякова, сестра поэта. Языкова, человек чрезвычайно духовно близкий Гоголю. Эту потерю он переживает так же остро, как переживал первое время потерю Пушкина и Виельгорского. Как и после кончины И. Виельгорского, Гоголь испытывает страх смерти. Перемены в его состоянии хорошо переданы в дневнике В. С. Аксаковой, из которого видно, что в начале февраля к писателю вернулось хорошее расположение духа, он даже пытается вернуться к работе над "Мертвыми душами", но, видимо, это была последняя вспышка; после 3 февраля наступил слом. Этот слом в душевном самочувствии Гоголя связывают с пребыванием в Москве протоиерея Успенского собора г. Ржева о. Матвея Константиновского. Многие считали, что этот человек имел пагубное влияние на впечатлительного Гоголя и спровоцировал вспышку религиозного исступления, которая в конце концов свела Гоголя в могилу, а также подвигнул писателя на сожжение рукописи второго тома. Сам М. А. Константиновский эти обвинения отвергал, хотя и признавал, что критиковал не понравившиеся ему страницы поэмы.

Встреча его с Гоголем состоялась 5 февраля, и во время разговора Гоголь сказал что-то такое, что сам же и счел оскорбительным для о. Матвея, на следующий день он написал ему извинительное письмо. Разговор этот, видимо, вообще произвел на Гоголя удручающее впечатление. Об этом идет речь в письме Д. Н. Свербеева к жене от 26 февраля 1852 г. Рассказывая о смерти писателя, Свербеев пишет: "Я его встречал часто у Хомякова; казалось, был весел. Вдруг слышу - болен, не принимает никого. Я к нему заезжал два раза... Он никого не пускал. Слышу, что имел свидание с каким-то аскетом, священником из Тверской губернии, Гоголь вдруг говеет на масленице и держит, как оказалось после, самый строжайший пост... Еще до кончины узнали, что за день или за два он ночью тайно от всех сжигает все свои сочинения и тут же и "Мертвые души"; после не осталось ни строчки, кроме чужих к нему писем" (ЛН. Т. 58. С. 747).

Смерть Гоголя потрясла Россию, как прежде потрясла ее смерть Пушкина. Тя-{632}гостное впечатление от ужасной кончины усугублялось несбывшимися ожиданиями второго тома "Мертвых душ".

Подробности панихиды и похорон Гоголя стали предметом многочисленных писем. Е. М. Феоктистов писал в Петербург И. С. Тургеневу: "Вчера мы похоронили его. Вся Москва решительно была на похоронах. Огромная университетская церковь не вмещала народу - кроме Назимова, Закревский и пр. были в полных мундирах - также профессора, которые некоторое время несли гроб и передали его потом студентам и прочему народу. Гроб не дали ставить на колесницу и на руках донесли его до могилы в Даниловом монастыре, верных 6 верст. Я нес его до могилы и опускал в нее гроб. Пишу Вам эти подробности, потому что в них наиболее выразилось... уважение к Гоголю. Когда тело его лежало в университете, церковь была отперта, и даже ночью приходил народ поклониться ему. Можно сказать, что вся Москва перебывала у гроба. Он лежал в лавровом венке, а в руках был букет иммортелей. Я сорвал листок с венка и взял цветок иммортелей - на память" (Там же. С. 743). Феоктистов передал лишь внешние обстоятельства и обстановку события, но точнее всех, пожалуй, сумел оценить значение совершившегося и масштаб потери человек, не видевший похорон, А. В. Никитенко, писавший Т. Н. Грановскому: "...мысль, что эти строки идут в Москву, приводит меня к другой, горестной мысли о том, что случилось недавно у вас в Москве, или, лучше сказать, в России,- о смерти Гоголя. Смерть как смерть, дело обыкновенное до пошлости, хотя мы никак не привыкнем не считать ее важнейшим делом. Но грустно, ужасно грустно видеть умирающего в судорожных тревогах неудовлетворенной жизни и, может быть, даже умирающего от этих тревог. И между тем здесь гибнет одна из благороднейших, прекраснейших сил нравственного мира... А между тем история идет себе спокойно, торжественно и холодно, нимало не заботясь, чьи кости она топчет - Патрокловы или Ферситовы..." (Там же. С. 750). "Великого не стало",- как сказал Гоголь о смерти Пушкина. Те же скорбные ноты от ощущения невосполнимости утраты для всей русской культуры и в письме А. Н. Панова к С. Т. Аксакову: "О смерти Гоголя что могу сказать? Мне жаль его как человека, много страдавшего душевно, но сожалением вовсе не объясняется то чувство, которое испытываю, узнав о его кончине. Бывают в жизни каждого мгновения, в которые будто отрывается часть души, умирает одна из сил душевных и наступает тяжелое сознание внутренней пустоты. Пуст стал мир художества на Руси без Гоголя, и кто сколько-нибудь способен чувствовать искусство, тот, конечно, и в самом себе не может не ощущать этой внутренней пустоты. Смерть Гоголя есть вместе с тем и смерть одной из лучших, по крайней мере утешительных, сил души в нас самих" (Там же. С. 752).