Моисей Винокур - Голаны

Вдруг из танка ударил пулемет, и сирийцы, идущие впереди нас, упали. Очередь запнулась и хлестнула вновь. Я крикнул: "Исер, беги!", и мы бросились в разные стороны. Если это можно назвать бегом, то я бежал. Я падал на камни со связанными за спиной руками, вставал и снова бежал. Потом я упал и пришел в себя на закате дня.

Я лежал на дне ямы, и все вокруг воняло порохом. Болела голова, все тело. Хватило сил доползти до камня и перетереть шнурки на онемевших руках. В этой воронке я остался до утра.

На рассвете я пополз к своим. Тут не ошибешься. Надо только чувствовать, что спускаешься вниз. И еще была во мне уверенность, что я доползу.

К полудню мне показалось: дрожит земля. Ничего не слыша, я встал на колени и увидел, как прямо на меня несутся танки. Наши танки - это было видно по окраске. Я поднялся на ноги и пошел навстречу, размахивая над головой руками.

Они заметили меня. Одна машина чуть изменила направление и остановилась.

Можно ли рассказать словами то, что было в душе моей?! Они втащили меня в башню. Еврейские парни в поту и пыли дали воды, перевязали ноги. Я лежал внизу на снарядах, плакал и молился, а эти парни делали свое дело. Танк догонял колонну.

Когда санитары переносили меня в свою машину, подошел офицер. Он что-то говорил мне, но я не слышал. Тогда я рассказал ему о том, что было вчера у перекрестка Шамс. Почему-то я стал уговаривать его поехать туда. Говорил, что в машине места хватит всем, зная, что говорю обидные слова, а он слушал, опустив голову и поправляя повязки на моих ногах. Потом он ушел, и машина тронулась. Мы ехали не больше часа, пока вновь не остановились. Санитары взяли меня под руки, помогая выбраться наружу. Я узнал перекресток и наш броневик на краю поля, и тот танк вдали.

- Там, - сказал я офицеру. - Только не засовывай меня опять в машину. Я тоже пойду.

Они шли быстро, развернувшись цепочкой, с автоматами наготове, а я ковылял за ними и думал: вот ведь как надо было, но тогда бы нас пристрелили эти твари.

Я так и не дошел до танка. Они возвращались. Они проходили мимо меня, и я видел пару носилок и этих... на брезенте.

Носилки плыли мимо меня. На первой лежало тело с прижатыми к животу ногами в черном от засохшей крови комбинезоне. Обезглавленное это тело качалось перед глазами в такт шагов санитаров...

На вторых носилках пронесли совсем мальчишку. Мальчишку без ног. Его лицо на брезенте было повернуто ко мне.

- Больше там никого нет, - сказал офицер. - Их было только двое.

Я бежал за носилками на чужих ногах и кричал, чтобы они еще раз все осмотрели, что этого не может быть - экипажа из двух человек!

Офицер нес носилки и плакал.

- Все может быть, - говорил он. - Даже такое. Этот мальчик стрелял из пулемета уже без ног. Он умер от потери крови... "

Мы медленно ехали по дороге на Цур-Шалом. Мимо нас, обгоняя, неслись машины. На тротуарах играла детвора. Гуляли женщины в легких одеждах. В придорожном пруду чайки охотились на рыбу.

А я смотрел на парней, сидящих со мной в машине, на дома и деревья, на синее небо над нами...

Вот такие дела были тогда в Израиле. Я в них абсолютно ни хера не понимал. Ни слов. Ни песен. ГОЛЕМ.

И я не могу вам объяснить, почему с полного хода втрескался в Этот Народ по брызговики. Вы уж простите.

Кажется, все... Ох, нет. Простите, еще раз простите.

Я тогда же... по глупости... беспечно... наобещал Создателю, что по мере сил попытаюсь не скурвиться.

ЧЕРТ

Катились по отлогому спуску из Тассы в Рафидим. На исходе ночи, когда соблюдающий себя водила погасит фары, прижмется к краю дороги, отцепившись от осевой, остановится, осмотрит скаты да груз - не взбрыкнул ли где танк на повороте, поссыт и снова за баранку, рассветное время дорого.

Катились по отлогому спуску под незачехленным "Патоном".

Повизгивала по-щенячьи платформа, шипели колеса на росистом асфальте, "гулял" мотор на прямой передаче, и стрелка тахометра прилипла к отметке 2100. Предел.

Четвертые сутки распечатывал Плешивый в Синае.

Его напарник Натан по кличке Желток остался в Бат-Яме катать в покер по-крупному против строительных подрядчиков, и Плешивый не сомневался, что крутой Желток раздербанит их в пух и прах. И поделом.

Сладенькие "терпилы" счет деньгам не вели: воздух, мусор.

"Вот и устроились с Б-жьей помощью, - подумал Плешивый и в голос зевнул. - Весь мир из одних потерпевших".

Старик Шмуэль по прозвищу Черт, громадный мужик из румынских евреев, таскал "Шерманы" еще в Синайскую кампанию, поливая на "Даймонти", простом как примус, но старье списали, пригнали новую технику, которую он не хотел, да и не мог понять, и Черт решил дождаться пенсии ценой бессмертия.

Черт катался в правом кресле. Пассажир.

Вчера, ужиная у танкистов, Черт "убил" Плешивого, проглотив полный поднос отварного мяса.

- Куда ты, тварюга, все это пихаешь? - укорил Плешивый.

Черт оторопел, бросил вилку и ушел, а Плешивому показалось, что за стеклами очков он видел слезы.

Буду называть старика по имени, - решил Плешивый и тихонько позвал:

- Шмулька.

- А?!

- Выползай. Рафидим скоро.

- На хуй мне нужен твой Рафидим?!

- Пиво поставлю в "Шекеме" от пуза.

- Ладно, - согласился старик и крепко осмердил кабину.

Плешивый опустил стекло левой дверцы и плюнул вниз на асфальт.

"Шмуэлем ведь мать когда-то назвала, - осаживал себя Плешивый. - Именем пророка!" - И чувствовал, что его собственный тахометр переваливает запретные 2100.

И как костыль хромому пришло во спасение: вся колода из бубновых шестерок. Недосып и "миражи", и простота бесприюта. И ушли навсегда те, кто ждали, и пустые перекрестки открещивались виновато, и от Хабаровска до Синая, все на подъем, колесишь по Старой Смоленской. Затяжной прыжок из пизды в могилу...

Катились по отлогому спуску из Тассы в Рафидим. Выползал из берлоги-спальни старик Шмуэль, ушибаясь о рычаги и рукоятки. Полный кавалер шоферской славы. Он честно заслужил свой геморрой, ишиас и очки с двояковыгнутыми стеклами. Протезы зубов Шмуэль приобрел по десятипроцентной скидке, положенной вольнонаемным в армии.

- Где мы? - спросил Шмуэль, устроившись в правом кресле.

- В Синае.

- Русский, - сказал старик строго. - Шутить будешь со своими друзьями-пьянчугами. Говори, зараза, скоро ли Рафидим?

- Отсюда до первой бутылки пива минут сорок, - ответил Плешивый и нагло уперся в мутные спросонья глаза старика.

- Потуши дальний свет, собака! - Полез старик на рога. - Ты вперед не наездил столько, сколько я на задней скорости.

- Почему ты ехал назад? Козел старый. Сознавайся! Отступал?!

- Дурак! - сказал Шмуэль. - Большой русский дурак. Иван.

Так докатились по отлогому спуску из Тассы в Рафидим. Стратегический центр всех родов войск ЦАХАЛа, кроме военно-морских - "Шекем" Рафидима. Толпы военнослужащих осаждают его с утра, будто только этим и заняты в Синае. Столы завалены порожними бутылками, мятыми салфетками, огрызками бисквитов и жестянками из-под соков.