Ирина Безладнова - Такая женщина

- И потом, - рассуждал он, - представь себе, что это отец позволяет себе ходить в трусах в присутствии пятилетней дочки - что тут особенного?

"Особенное" заключалось в том, что он-то не был Наткиным отцом, но объяснять это было бесполезно: он бы все равно не понял; кстати, вскоре они разошлись - именно потому, что он слишком часто не мог понять то, что для нее было очевидным. Так что через месяц Натка вернулась на Васильевский к бабке, и все опять пошло по-старому...

Кира долго не подозревала, что Вадим с согласия матери частенько берет дочь на концерты, пока ей не позвонила Маша.

- Им, конечно, виднее, а только не след ребенку на ночь глядя болтаться по концертам, - заявила она. - На то есть утренники! Ребенок должен сидеть дома и делать уроки. У ребенка завтра контрольная по математике, а они опять собираются на концерт!

- Кто они? Какие концерты? - не поняла Кира.

- Известно кто - Вадим и Натка! А концерты разные - завтра во Дворце культуры Горького... Только, чур, я тебе не звонила! - предупредила Маша.

Кира поехала на концерт, и за кулисами "случайно" столкнулась с дочкой: Натка сидела в гримерной "звезды" и "примеряла" ее грим. За ее спиной стоял Вадим и, смеясь, смотрел в зеркало на преображенное гримом лицо дочери. Увидев там Киру, он обернулся и пошел ей навстречу.

- Рад тебя видеть, - вполне искренно сказал он. - Ты только полюбуйся на Натку: вот так - не успеем оглянуться, начнет и в самом деле краситься...

Поцеловав дочь, Кира вызвала Вадима в коридор и провела с ним "педагогическую беседу".

- Что за мода таскать ребенка по кулисам? - строго спросила она. - Да еще - на ночь глядя...

- А что такого? - удивился Вадим. - Ей нравится...

- Мало ли что ей нравится - ребенку давно полагается быть в постели... у ребенка завтра контрольная по математике.

- Ну и что?

- Как это "ну и что"? Хочет ходить на концерты - для этого существуют утренники!

- Маша настучала! - догадался Вадим и захохотал. - Ее почерк... Вот ведь чертова кукла!

Серьезного разговора не получилось, тем более что из гримерной выскочила Натка и путалась у них под ногами.

- Ты хоть подготовилась к завтрашней контрольной? - спросила у нее Кира.

- Я по математике вторая в классе, - гордо сказала дочь, - после Вовки Смирновского. - И полезла целоваться. - Ой, мамочка! - вдруг испуганно вытаращилась она. - У тебя немодная помада! Сейчас такую не носят, сейчас носят - вот! - и она показала на свой рот.

Девяти лет от роду Натка решила стать "звездой" и так и заявила Кире:

- Я буду "звездой"... как тетя... - И она назвала имя тогдашней "звезды".

Ее любимой игрой было - надеть Кирино платье и туфли на высоком каблуке, выйти на "сцену" и, прижимая ко рту кулак, как микрофон, до одури распевать модные эстрадные песенки на тексты Вадима. Она гордилась отцом и во всем старалась подражать ему: например, как он, щурила свои голубые глаза и спрашивала капризным голосом:

- А почему это меня никто не целует... меня что - не любят?

Кира смеялась, но когда в пятнадцатилетнем возрасте, в восьмом классе, Натка вышла на настоящую сцену, поняла, что дело принимает серьезный оборот. До самого последнего момента мать с Вадимом держали это в тайне; даже Маша, постаревшая и потерявшая бдительность, не догадывалась об их "сговоре". Так что Киру просто поставили перед фактом, буквально накануне сообщив ей о концерте с участием дочери.

Натка держалась нахально и выглядела со сцены очень эффектно: она была высокой - в отца, с такими же, как у него, немного выпуклыми голубыми глазами и роскошными темными волосами, унаследованными от бабки. Ей снисходительно похлопали - и Вадим держался именинником: победоносно улыбаясь, принимал поздравления и после концерта повез всех в "Европу". Натка сияла, и у Киры не хватило духу испортить ей этот вечер...

На следующее утро она позвонила матери.

- Твоя дочь еще спит, - сообщила мать. - Немудрено: полночи проколобродила... Вся в счастье! Полная комната цветов - Вадим...

- Мама, - перебила ее Кира. - Все это замечательно... А что ты думаешь по этому поводу?

- Ты хочешь знать мое мнение? - уточнила мать. - Я вспоминаю свой дебют... к сожалению, у Наты нет той манеры, но чувствуется моя порода! Вадим считает...

- У нее не только нет "той манеры", - возразила Кира. - Порода тут ни при чем - у Натки совсем нет голоса! Как ты не слышишь?

Потом она позвонила Вадиму и поинтересовалась ледяным тоном:

- Прежде всего - почему ты не поставил меня в известность? Мать я ей или не мать?

- Я хотел сделать тебе сюрприз, - оправдывался он.

- И сделал! Ты у нас ас по части сюрпризов...

- Чего ты злишься? У девочки есть мечта...

- У меня тоже есть мечта: сплю и вижу прыгнуть в длину на шесть метров, сказала Кира. - Никакая она не певица... где твои уши?

- Просто у нее совсем нет школы, - отбивался Вадим. - Распоется!

- Ей нечем распеться! - отрезала она. - И у меня к тебе огромная просьба: будь любезен, не морочь ей голову.

Но было уже поздно... Упрямством Натка была в Киру: если она чего-нибудь хотела - то шла напролом. Два года, оставшиеся до окончания школы, Натка ходила на частные уроки вокала к бабкиной приятельнице, а ровно через неделю после выпускного бала она собрала чемодан и уехала работать в варьете в Таллинн.

Этот год был знаковым для их семьи: одна в своей квартире на Васильевском, ночью, во сне, от первого и последнего в ее жизни сердечного приступа умерла мать, Натка закончила школу и начала карьеру эстрадной певицы, а Кира на сорок шестом году жизни встретила Сережу.

Кира закурила и набрала номер. Натка подошла не сразу, и голос у нее был какой-то странный.

- Здравствуй, доченька, - сказала Кира. - Я тебя не разбудила?

- Нет, я бодрствую, бдю, - сообщила дочь. - Ну что, возвернулась?

Она всегда разговаривала с ней ерническим тоном, и Кира никак не могла привыкнуть.

- Что слышно? - спросила она. - Что у тебя новенького?

- Но-о-венького? - протянула Натка. - Из новенького - только новый сожитель... все остальное старенькое. - Она ойкнула и засмеялась: - Это он протестует против слова "сожитель"... А ты как предпочитаешь? - спросила она кого-то и снова захохотала. - Он предпочитает нецензурно, мамочка! Ну ладно, пока, разреши откланяться, мне сейчас недосуг: надо строить новую жизнь. - И дочь повесила трубку.

Заныло сердце, Кира приняла таблетку и запретила себе об этом думать: думай не думай, уже ничего не изменишь. Как это ни странно, смерть Сережи разъединила их с Наткой еще больше...

Сильнее всего она чувствовала Сережино присутствие здесь, дома: все вокруг было сделано его руками. Над роялем висели фотографии отца, матери и маленькой Натки; одинаковые рамочки из светлого дерева смастерил Сережа. И эта старинная настольная лампа матери с манерным хороводом пастухов и пастушек на пьедестале отреставрирована им. Им отциклеван и покрыт лаком пол в квартире, и этот столик под зеркалом в прихожей тоже его детище... Кира мимоходом погладила его прохладную поверхность, вошла в ванную и включила свет. Ничто не засияло, не засверкало и не отразилось... это тебе не Финляндия: просто клетушка с водогреем и трубами вдоль стены. Но уютно, и везде Сережа, его руки. Неужели когда-нибудь придется сделать ремонт: переклеить, перекрасить, перевесить...Теперь Кира ни за какие блага не рассталась бы с этой тесной, не повернуться, квартиркой, а тогда, вскоре после их встречи с Сережей, как раз из-за нее крупно поссорилась с Наткой. Натка после работы в таллиннском варьете моталась по всей стране и почти не жила в просторной барской бабкиной квартире на Васильевском, в которой была прописана. Поэтому Кира предложила ей семейный обмен. "Зачем тебе эти хоромы? - убеждала она дочь. - Все равно стоят под замком. А нам негде повернуться..." Но Натка уперлась, и ее неожиданно поддержал Сережа.