Олег Блоцкий - Последний поход

Виктор очень переживал смерть друга, но нисколько не винил в ней себя. Это была судьба.

Только в Союзе, когда напряжение войны постепенно оставляло его, начал окончательно понимать Виктор, какая все-таки это непредсказуемая, загадочная и очень капризная вещь - судьба.

И в мгновение, подобно зигзагу молнии на небе, жизнь твоя тоже может перевернуться так, как ты не представляешь даже в самых кошмарных, бредовых снах.

Всего три дня назад Егоров был с девушкой в ресторане. Они сидели за отдельным столиком, пили "Массандру" и смотрели в глаза друг другу. Они улыбались и молчали. К чему в такие моменты слова? Они лишь помеха!

"Я знаю, для чего выжил, - думал Виктор, глядя на тонкие красивые пальцы, которые держал в руке. - Знаю - чтобы встретить ее".

Счастье, охватившее его в те минуты, несло, как ласковая утренняя морская волна, наполняя свободой, радостью и восторгом.

Вспоминалось военное прошлое: рваные заскорузлые бинты; капельницы; резкий невыносимый свет, бьющий в глаза; звон блестящих никелированных инструментов; горячие капли пота, текущие с висков хирурга на его обнаженную грудь; жгуты пуль, змейками секущие дорогу вдоль и поперек; ужасный, вымораживающий всего тебя до донышка холод в горах во время ночевок, когда костер разводить нельзя; раскаленная броня, которая, казалось, прожигала пальцы, а спрятаться от солнца негде, ибо в чреве бронетранспортера во много крат хуже, да еще неизвестно, чем была напичкана эта грунтовая дорога минами или фугасами.

Все это виделось Виктору, и он постоянно говорил себе: "Выжил! Выжил! Выжил!", - радуясь тому, что судьба оказалась к нему милостивой.

Они танцевали, и Егорова дурманил запах ее волос. Он держал ее за талию, и у него кружилась голова.

- Не верю, - сказал Виктор тогда, - не верю, что так будет всю жизнь.

- Почему? - удивилась девушка, - Конечно, будет. Прошлое не вернется. Как оно может прийти обратно?

- Оно во мне.

- Забудешь! - уверенно предположила девушка.

- Забуду! - подтвердил Егоров, нежно прижимая ее к себе.

В тот вечер выкинуть прошлое из головы не удалось.

В зале Виктор заметил парнишку в белой рубашке с коротким рукавом. Рядом, у стены, стояли прислоненные костыли.

"Афган", - почему-то сразу безошибочно определил офицер, предполагая, что у парня нет ноги.

Инвалид пил водку, чокаясь с двумя ребятами, и что-то им говорил. Те, в свою очередь, машинально и равнодушно кивали, быстро цепляясь взглядами за девушек, входящих в ресторан.

Вскоре они переметнулись к другому столику, оставив собеседника в одиночестве. Тот немедленно налил полную рюмку водки, опрокинул ее, задрав подбородок вверх и двинув кадыком, а затем принялся задумчиво жевать горбушку черного хлеба, предварительно посыпав ее солью.

- Давай поменяемся местами, - предложил Виктор, когда они вернулись к столику.

Девушка удивленно взглянула, но тут же молча подчинилась.

Егоров вновь держал ее пальцы, однако прежнего ощущения счастья не было. Ему не хотелось оборачиваться. И чем сильнее он не желал этого, тем непреодолимей тянуло повернуть голову. В какой-то момент он сделал это.

Инвалид стоял за столом, сгорбившись и опираясь на костыль. В правой руке он держал рюмку. По всему было видно, что мыслями парень был далеко-далеко. И Виктор понимал его мысли. Как часто в абсолютном одиночестве он сам так стоял.

- Извини, - сказал Егоров девушке, наполняя до краев вином свой бокал, - Извини. Не обижайся! - и тоже встал.

Инвалид оглянулся, вздрогнул, и, немного погодя, губы его тронула улыбка. Офицер чуть приподнял бокал. Парень повторил движение.

Выпили они одновременно, а затем вновь посмотрели друг на друга. Егоров улыбнулся, кивнул и сел.

- Третий тост, - пояснил он. - Его пьют за погибших там. Раньше при тебе я не делал этого. Не хотел лишних воспоминаний.

Девушка закусила губу и качнула головой.

Егоров вновь помимо воли оглянулся. Инвалид с трудом выполз из-за стола, встал на костыли и направился к ним, выбрасывая тело вперед и ступая на правую ногу.

Увидев жалкий остаток левой, который не могла скрыть даже вольно приспущенная штанина, Виктор сгорбился, у него чаще застучало сердце. Стало нестерпимо стыдно и больно. Настолько, что захотелось немедленно, даже не знакомясь, уйти.

- Давайте ко мне, ребята! - широко и радостно улыбался инвалид, протягивая руку в приветствии. Егоров вскочил, пожал ее и, стараясь не смотреть в глаза парню, ответил:

- К сожалению, мы уже уходим. Извини, брат. Но я обязательно к тебе сейчас подойду.

Лицо калеки исказилось, словно провел по нему кто-то наждаком. Девушка удивленно вскинула брови, но молчала даже тогда, когда парень отправился обратно.

Виктор сидел, сжимая в руке вилку. Если бы можно было, то сейчас он с удовольствием вонзил ее кому-нибудь в горло. Только вот кому?

Кровь била в виски. Щеки становились горячими, а ладони мокрыми.

- Сейчас мы уйдем, - наконец сказал Егоров. - Подожди на выходе, у зеркала.

Сникшая девушка покорно встала и взялась за сумочку.

Виктор расплатился и подсел к инвалиду. Тот спросил, где служил Егоров, и рассказал, что провел все полтора года на заставе под Кабулом, на джелалабадской дороге.

- Сто восьмидесятый полк, третий батальон, - продолжил Виктор.

Парень радостно вспыхнул, прибавив: восьмая рота.

Егоров понимающе прикрыл глаза, и они чокнулись.

- Пойдем ко мне в гости, - предложил парень, - Я хорошо устроился. Недалеко. У меня есть водка и "дурь". Ты хочешь "дури"?

"У меня другая "дурь"", - подумал Виктор, а вслух сказал:

- Нет, - и для большей убедительности покачал головой.

- У тебя красивая девушка, - понимающе вздохнул инвалид.

- Знаю, - ответил Егоров, но слышать подобное от человека оттуда ему было особенно приятно.

Стыд и какая-то необъяснимая вина перед калекой, у которого война откусила, проглотив, ногу, душили Виктора и гнали прочь.

- Мне пора, брат, - сказал офицер и пожал собеседнику руку.

- Так тебе дать "дури", хорошей? Она здесь, в кармане, - спросил парень напоследок, не выпуская руки собеседника из своей, словно надеясь увести его с собой.

- Нет, не надо.

Инвалид разжал ладонь и опустил голову

- Давай еще по одной, на посошок. Не бойся, я тебя не задержу.

Егоров вновь опустился на стул.

- Знаешь, что скажу? - вдруг глухо, с придыханием, заговорил парень. Знаешь? Так вот, знаешь, чего хочу? Обратно! Пусть у меня вторую заберут, но вернут обратно на заставу. Не могу здесь! Не могу! Кому я такой нужен?

- Конечно, нужен! - возразил Виктор, понимая всю лживость своих слов.

- Никому не нужен, - упрямо возразил инвалид. - Девчонка, вон, бросила. На море, вот, позавчера вместе приехали: я, она, братан ее. В ресторан собирались. Так она сбежала куда-то. Сказала, что на минуту, да так и не появилась, а братан ее какого-то ханыгу приволок. Здесь камас похавали, попили, а потом к бабам перебежали. Ведь на мои деньги приехали! Да пайсы не жалко! За что он так? И она? За что? Веришь, туда хочу! Я, вот, когда набухаюсь, так по ночам плачу. Мордой в подушку, чтобы родители не слышали, и плачу. А когда обкурюсь, так на заставу все возвращаюсь. Если подумать, так ни хрена хорошего там не было. А сейчас для меня - это самое время! Вспоминаю какие-то мелочи там и радуюсь.