Николай Богданов - О смелых и умелых (Избранное)

- Только что начали устраивать, - как бы оправдывались ребята, всего раза три играли.

- Чего же вы играли?

- "Власть тьмы" играли.

- Сами?

- С учителем, он у нас, поди-ка, интеллигентный.

- А народ как?

- Ревели бабенки до слез, а мужики так стражника избили, хотя не до смерти, а водой отливали Никишку. Говорили ему, черту, сразу грим снимай, а он замешкался. Спектакли у нас до сердца доходят, народ у нас с сердцем.

* * *

Когда вечерняя прохлада стелилась с лугов, полная мятного запаха скошенного сена, Серега сел писать отчет о ревизии ячейки, а я пошел прогуляться.

Село стояло на холме среди болотистых лесов, как крепость, замыкая одну-единственную дорогу, идущую с севера на юг. Небольшая сырая луговина вся была устелена холстами для отбелки. По ним, резвясь, бегали босоногие ребятишки.

И вдруг я увидел пожилую женщину, припустившуюся с ними вперегонки. Она бежала, оглашая окрестность дурным криком. А за ней бежали два парня, грозя дубинками и увещевая:

- Стой, не беги, все равно догоним!

Я не успел понять, в чем суть, как женщина, набежав на меня, тут же упала на землю.

- Не отдам, не отдам - хоть убейте!

- Это что, кликуша? - спросил я подбежавших ребят.

- Спекулянтка. Из-под Шуи на Арзамас кусок мануфактуры тащит. На пшено, ишь, менять.

Верно, женщина прижимала к груди какой-то сверток, как ребенка.

- Ну, пойдем! - Ребята взяли и поволокли.

Заинтересовавшись, я пошел за ними. По дороге, дожидаясь, стояла еще кучка каких-то людей. Среди них как начальник - Рубцовый Нос. Перед ним человек с детской колясочкой. Они горячо о чем-то рассуждали.

- Я же рабочий, а ты крестьянин, должны мы друг друга понимать?

- А спекулянничать не могешь!

- Друг, - брал его за плечо человек с коляской, - друг, я же тебе говорю, не дает нам фабрика зарплаты, кроме натурой. Берем мы себе отпуск и честно идем поменять этот ситчишко на мучку, на крупку, а вы нас клеймите эдакими словами... Ну легко ли так?

- Я этого не знаю, мне давай бумагу!

Человек с детской колясочкой приложил руку к сердцу, Рубцовый Нос не дал ему говорить дальше.

- Пойдем в сельсовет, там разберемся.

Человек вздохнул и покатил свою колясочку, в которой лежали свертки ситца и кульки наменянных продуктов. За ним поплелась беглянка и еще несколько других.

- Вот четвертая партия за день, откуда-то из-под Иваново-Вознесенска. Издалека и все беспокойные. Упрел, - сказал мне Рубцовый Нос.

Изловленных привели к помещению ячейки, и не успел я оглянуться, как они очутились за какой-то крепко захлопнутой дверью в подвале дома. Я бросился искать Сережку.

Он ходил по веранде и чесал себе маковку, морща нос.

- Сел я писать отчет, и сам не рад.

- А что?

- Пришел Перстень и потребовал им его прочесть.

- Ну и что же?

- Не умею я писать хвалебные оды, вот и хожу.

Я рассказал Сереге о своей прогулке в луга и о том, как ловят "спекулянтов" здешние красномольцы и каких.

В подтверждение моих слов мимо окна проплелась та самая женщина без свертка, еще кто-то и человек, уж теперь без колясочки. Мы с Серегой бросились искать Перстня и наткнулись на него в коридоре. Он шел с каким-то рыжебородым мужичищей, побольше его, а впереди Рубцовый Нос катил колясочку, полную сверточков и разных предметов.

- Разве так можно? - завопил Серега. - Вы что, не отличаете рабочих от спекулянтов?

- Потише, потише, друг, - остановил его рыжебородый мужик, - я здесь власть на местах. Декреты мы знаем без вас: у нас даже не как у прочих, а без обиды - у кого что отберут - десять фунтов муки и на дорогу ковригу печеного хлеба. Обиды тут не должно быть.

- Все равно грабеж - с десятью фунтами или без них...

- А хошь ты за такие слова к нам в темную угодить? Милости прошу! Рыжий ехидно осмотрел нас и добавил: - У нас бы таких плохоньких близко до ячейки не допустили, а то: инструктора укома!

После этих слов Рубцовый Нос двинул колясочку, она заскрипела, поехала, и все, миновав нас, удалились в одну из комнат.

Когда мы собрались уезжать, пришел Ванюха Перстень и позвал нас за собой в ту самую комнату.

- Вот, - сказал Перстень, - это вам в уком наши членские взносы: как нет у нас денег, то возьмите натурой.

Перед нами лежала груда мануфактуры, куски сукна, несколько часов с цепочками, сапог хромовых и даже серебряный самовар.

Мы озадаченно переглянулись.

- Ничего-ничего, забирайте. Этот товар буржуйский. Серебряный самовар-то буржуй тащил! А кусок сукна - бывший купец волок.

- Нам и положить-то такие вещи некуда.

- Мы вам уложим, ребя, тащи!

Двое парней стали ухватывать и тащить нашему ямщику все добро.

- Хоть самовар-то оставьте! - молил Серега.

* * *

Как же легко мы вздохнули, когда миновали тряскую гать и выехали из леса! Солнце! Рожь волнуется. Ласточки летают. Милые! Позади топь и трясина, позади "угодниковы слезки" и ореховый куст, перед нами же шестьдесят ровных покойных верст стелются до самого нашего укома. Вот показалась мирная полевая деревушка, вся потонувшая в зеленых коноплях. Ни одного деревца - только скворечни тянутся к небу, качая смешными, растреснутыми головами.

- Теперь доедем, - облегченно вздыхает Сережка.

- Заранее не загадывай, - ямщик чешет маковку кнутовищем, - они народ того... Чего-то много вам надавали, боюсь, опомнятся, нагонят да отымут!

И только он это сказал - тут же с лица сменился.

- Едут, братишки, едут! - заголосил он.

Привстал на облучке и заколотил неистово конягу. И тут сквозь закрутившуюся пыль увидел я выметывающиеся изо ржи черные и рыжие гривы лошадей.

- Сто-ой-ой-ой! - несся вокруг нас крик.

- Пропали! - сказал Сережка.

Я оглядел его в последний раз, и так запомнился его милый утиный нос, большой лоб, всегда веселые раскосые, теперь прищуренные глаза и кепка, сдвинутая на затылок.

- Прощай, Сережа!

Рожь по краям дороги раздалась, и нас окружил табун облепленных кашкой и васильками коней. Перед глазами замелькали Рубцовый Нос, Перстень, и еще, и еще.

- Забыли мы, слышь!

- Отчет-то почитать забыли!

- Товарищи, - опамятовался Сережка, - вот ваш отчет, читайте и знайте, мы за вас по гроб жизни, крепкая вы ячейка!

Перстень взял бумагу и прямо с лошади стал читать "доклад".

- "О ячейке села Свобода (по-старому Сшиби-Колпачок). Таковая ячейка встречается в моей практике впервые. Ребят более крепких и спаянных я не видал. Оригинален метод, каким составляется ячейка, - ребят в нее выбирают сами граждане по принципу - самых удалых и красивых, называя красномольцами. Живут и работают красномольцы не покладая рук во славу Советской власти и себе на пользу. Славные дела их невозможно пером описать, надеюсь кое-что изложить устно, по приезде в уком..."

Красивее Сережка написать не сумел, но с них хватило и этого.