Семен Бронин - Каменная баба

- Стой, не вертись!- прикрикнул Пирогов на мальчишку, который, скинув с себя одежду, стал выглядеть еще тщедушнее, но и теперь не хотел служить никому наглядным пособием.- Не колотись. А то клещей на меня натрусишь!.. Чешется?

-Еще как чешется, дяденька!- заныл тот.- Ночью так свербит, что кожу живьем сдираю!

-Ошметками? Вот они и есть самые заразные. И у тебя тоже так?-оборотился он к девочке, но та, увидав, до чего доводит его осмотр, уже натянула на себя платье, которое после долгих уговоров перед этим сняла, вцепилась в него обеими ручонками, уткнулась в подол матери и заорала благим матом.

-Началось!- Пирогов легко относился к жалобам и стенаниям взрослых, но сдавался при первых детских криках.- Как ты можешь с ними работать?.. Ты-то не чешешься?- Он искоса глянул на хозяина.

Тот задумался, на лице его отразились большие сомнения на этот счет, а жена, горевшая желанием вывести его на чистую воду, выкрикнула в самозабвении:

-Чешется! Чешется! Сколько я его знаю, все время чешется!

-Привычка,- возразил он и сказал с важностью:- Это синдром у меня. Фельдшер сказал. Диатеза.- Он защищался как умел, хотя и чувствовал, что в обороне его зияют бреши.

-Да ты к нему не ходил!- гвоздила его жена.- Понаслышке все! Чесоточный!

Дети молча и с упреком смотрели на отца, и без того не слишком здесь влиятельного.

-Я ж его за язык не тянул. Сам сказал. Синдром, говорит, диатеза.

-Так и сказал?- мельком заинтересовался Пирогов, но тут же соскучился.-Спите, небось, вповалку?

-Вместе!- повинилась женщина: это было ее ведомство.- Сначала ребята засыпают, потом мы. Здесь вот...- и показала на узел на полу, в котором хранилось общее белье семейства.

-Да тут как ни ложись: вместе ли, по очереди - все едино: клещ на часы не смотрит. Чесотка у вас - вылечим. Пройдет. Хуже, если б что другое было. Считайте, повезло вам... Прямо на земле спите?

-Почему?- уже и посмеялась она - но невпопад и льстиво.- Он щит кладет. Сам сколотил! Может, если захочет!.. А у меня нет ничего! Посмотрите?- и почти скинула с себя кофту.

-Не надо,- остановил ее Пирогов.- Значит, не любит тебя клещ - такое тоже бывает. Все равно: есть, нет - надо в бане помыться и серной мазью намазаться. Баня есть у тебя, хозяин?

-Найдем! За этим дело не станет.

-И детей вымой да натри. Да повтори с мазью завтра. Живете, как эскимосы. Или они теперь чище живут, моются? Мазь у Ефремова должна быть. Который у тебя синдром нашел.

-Детьми я займусь,- сказала вполголоса Ирина Сергеевна.- Тут всех подряд смотреть надо.

-А когда в Александровку поедешь?

-Завтра...

В тоне, которым она это сказала, было нечто ее выдавшее. Он пригляделся, почувствовал перемену, и она, застигнутая врасплох, немедленно отвела глаза в сторону.

-Ладно, разберемся... Пока что давай двигать отсюдова. Пока самим мазаться не пришлось...

Женщина, не обращая внимания на мороз, выбежала за ними, нагнала у калитки, позвала Ивана Александровича в сторону.

-Вы не говорите никому! Не дадут проходу! Ни мне, ни детям!..- и стала совать ему в бок кулак с трешкой: из-за нее она на миг задержалась в доме Пирогов не сразу понял, зачем она тычется.- Я ему всегда говорила: не чешись, не чешись! А он чешется, чешется, чешется!- повторяла она в исступлении: тоже, как муж, вспоминая их последнюю жизнь под новым углом зрения.- Это за мазь вашу!

-Мазь не у меня, а у Ефремова. Спрячь деньги!- распорядился он и с любопытством поглядел на взбудораженную, встрепанную женщину, которой все происшедшее придало некую дикую, почти сумасшедшую привлекательность.- Кто он у тебя?

-Механизатор,- пренебрежительно отвечала она, бог знает о чем в эту минуту думая.

-Зарабатывает хоть?

-Какое?! Как уборка, так всегда конбайн ломается! На части воруют, а он не видит!.. А детям не будет ничего?- заговорщически зашептала она и, ободренная тем, что Пирогов не уходит, а остается и ее слушает, жарко прижалась к его тулупу и еще раз попыталась украдкой просунуть деньги за пазуху.

-Перестань!..- Пирогов невольно отстранился от нее.- Что с ними сделать могут?- Он опешил от ее напора.

-На учет не поставят? Чесоточный?

-Окстись, нет такого... Как звать тебя?

-Марья.- Она поникла, поглядела на Ирину Сергеевну, стоящую поодаль у калитки, и вдруг увидела в ней соперницу.

-Полечите - все пройдет...- и пошел к Ирине Сергеевне - хозяйка же осталась где была: с невысказанным сожалением на бледном вытянутом лице, понурая и совершенно нечувствительная к холоду...

-Бабы,- сказал Пирогов Ирине Сергеевне.- Как беда, так на шею бросаются. Со своей чесоткой вместе...- и она простила ему и это: за двух освобожденных от мук юных страдальцев и за преподанный ей урок чесотки.-Может, поедем все-таки?- попросил он.

-Нельзя.- Она поглядела с благодарностью: будто была признательна ему за эту просьбу.- Надо смотреть всех. Я с этой сыпью столько времени потеряла. Забываю всякий раз, что нужно мнение других спрашивать...

Он не понял, озадачился, но не стал спорить. Они пошли к дому Ефремова, и было что-то неловкое в их совместной ходьбе: шаг не то сбивался от взаимного магнетизма, не то приноравливался друг к другу...

13

Больничная "Волга" стояла у дома фельдшера. Они вошли в сени, где и в самом деле было прибрано, подметено и выскоблено, как у невесты в день перед свадьбой. Судя по всему, хозяин и водитель перед их приходом ожесточенно спорили: Ефремов был зол, Иван разочарован.

-Поссорились?- Пирогов оглядел чисто беленные стены и вышитые рушники ивановского фельдшера, которому, по общему мнению, следовало родиться девушкой.

-Да вот! - Ефремов заиграл желваками и нервно блеснул глазами, что было у него высшей мерой сдержанного, подавляемого им гнева.- Требует - чего сам не знает!..

Ему было около тридцати пяти, лицо его, хотя и выглядело невыразительным и бесцветным, но сейчас было исполнено напряженной и скрытой от всех внутренней борьбы: глаза навыкате, а манеры, обычно церемонные и жеманные, теперь заострены и искажены засевшей в нем досадой. Он жил холостяком: чтобы поддерживать в доме стерильный порядок, который не потерпела бы ни одна здешняя молодка - в один момент бы все переставила и переложила по-своему, а для него это была почти что религия.

Лукьянов перебил его - хладнокровно и раздражительно разом:

-Не требую, а прошу, китайская твоя голова!

-Никакого порошка нет - одни предрассудки! Просто поддерживаю порядок! Неужели не ясно?!

-Конечно, не ясно,- вмешался, как всегда неизвестно на чьей стороне, Иван Александрович.- Как понять, когда с тараканами рождаемся и в гроб с ними ложимся?

-Крошки не надо на столе оставлять - их и не будет. -А куда их девать?-Лукьянов не любил, чтоб его поучали, да еще столь бесцеремонно.

-На улицу вынеси - пусть куры склюют.