Михаил Бубеннов - Белая береза

- Танк? - переспросил Юргин. - Ни за что!

- Кто ж тут рыл? Не слыхал?

- Как не слыхал! Все, брат, они, москвички, - ответил Юргин, почему-то хмурясь. - Да ты погоди, ты еще не раз ахнешь, когда пойдем дальше. Всю осень, Андрей, трудились тут люди. Да кто? Столичные женщины, каким за всю жизнь, наверное, не приходилось держать в руках лопаты, да молодые девчурки, каким только бы бегать в кино... Вот, брат, кто! И вот гляди, что сделали! И такие рвы, сказывают, по всему фронту нарыты. Да и не только рвы. Куда ни погляди - везде разные преграды. Ой, великий труд они положили здесь! Я как насмотрелся - мне стыдно, Андрей, стало!

- Стыдно? Отчего же?

- Стыдно перед этими москвичками, так стыдно - не знаю куда глаза прятать, - хмуро ответил Юргин и, перейдя мостик, долго шел молча, скользя по грязи. - Задержи мы немцев подальше отсюда - зачем бы им долбить тут землю? И еще стыдно оттого, что они потверже нас, пожалуй, переживают эти разные тягости в войне.

Дальше шли молча. И действительно, много раз еще пришлось Андрею удивляться тому, что сделали москвички в прифронтовой полосе. Это была полоса почти сплошных, трудно преодолимых для врага оборонительных укреплений. Всюду по полям тянулись глубокие извилистые траншеи, на пригорках высились дзоты с темными щелями бойниц, между лесами виднелись могучие линии надолб и проволочных заграждений, а по лесам тянулись непролазные даже для зверья завалы.

"Да, если мы здесь не устоим, тогда нам, и верно, лучше не глядеть на белый свет. Нет, тут не будет немцу хода!" - подумал Андрей и неожиданно, впервые в жизни, почувствовал щемящую, посасывающую сердце жажду боя.

XV

Полк майора Озерова стоял в лесу, недалеко от передовой линии. В этом месте и раньше, проходя на фронт, стояли воинские части: повсюду виднелись свежие пни, валялись вершинки деревьев, не затраченные в дело, груды сырой щепы и лапника, часто встречались полузаваленные щели, наполненные водой, разломанные шалаши и стойла для коней, ямы с головешками и золой... Обтрепанный, помятый и вытоптанный лес был густо заселен людьми в серых шинелях. На стоянке повсюду маячили фигуры солдат. Кое-где в наскоро сделанных землянках и шалашах мелькали огни.

Отделение сержанта Якова Олейника размещалось в большом шалаше под двумя кудлатыми елями. Почти все отделение, за исключением Умрихина, состояло теперь из новых людей, прибывших для пополнения полка. Среди них было только три солдата кадровой службы. Самым приметным из них был комсомолец Терентий Жигалов, худой и остроносый, с открытыми, всегда настороженными глазами, словно ожидающими внезапной вспышки огня. Он отступал от самой границы, был ранен, с неделю находился в плену у немцев, чудом бежал из плена и с месяц пролежал в госпитале. При каждом упоминании о немцах его било, как в лихорадке, он срывался с места, говорил горячо, стучал кулаком. Два других кадровика - белорус Ковальчук и уралец Медведев - воевали меньше, оба были ранены и лечились в госпитале под Москвой. Там встретились о Жигаловым и вместе прибыли в полк. Все остальные в отделении были призваны из запаса. По воле судьбы они собрались из разных мест. Сержант Олейник был родом из Мурома, где работал заготовщиком пушнины, солдат Осип Чернышев - знаменитый каменщик из Москвы, Федор Кочетов - садовод из подмосковного совхоза, Тихон Кудеяров колхозный агротехник из-под Владимира, Петро Семиглаз - бригадир колхоза с Киевщины, Нургалей Хасанов - помощник комбайнера из Татарии и Кузьма Ярцев - земляк отделенного, кустарь, мастер по гнутой мебели. Некоторые из них уже воевали, по разным причинам выбыли из своих частей и оказались в запасном полку армии; другие совсем недавно прибыли на фронт и еще не отведали войны. Но и эти, много или мало, служили раньше в армии и знали солдатское дело.

Все отделение встретило Андрея приветливо.

- Видали? - торжествовал Умрихин. - Сон-то мой сбылся?

Бойцы уступили Андрею место у костра, протянули на выбор несколько кисетов и, пока он курил с дороги, сообщили много различных полковых новостей. И Андрей, не успев осмотреться, почувствовал, что ему приятно быть среди новых товарищей в привычных условиях солдатской жизни.

Командир отделения сержант Олейник понравился Андрею с первого взгляда. Это был высокий, подбористый парень, быстрый и ловкий, как хорек. Лицо у него почти такое же смуглое, как у Юргина, а черные глаза с кошачьей косинкой ярко блестели. Подсев к Андрею, он сразу же объявил четко и кратко:

- Так вот, ты - пулеметчик. Так решено. Можешь?

- С ручным? Могу. Обучали.

- Все! Получишь пулемет.

Тронув за плечо сидевшего рядом молоденького коренастого татарина, улыбчивого, с темными, как дробинки, глазами, Олейник сообщил так же кратко:

- Твой помощник - Нургалей.

- Мы будем помогать! - весело пообещал Нургалей. - Показывать будешь, тогда пойдет-та дело! Мы разный машина понимать можем. Только мал-мал показать-та надо!

- Покажу, - пообещал Андрей.

- Тогда пойдет-та дело!

У костра крутился Петро Семиглаз - подвижной толстячок, по-девичьи белый и румяный. Самый веселый, разговорчивый и - видно было - смекалистый и вездесущий, он все время хлопотал: ломал ногой валежник, подживлял огонь, возился с котелками на тагане. Вскоре он, расстилая у огня палатку, объявил:

- Хлопцы, вечерять!

- Что-то рановато, а? - поинтересовался Андрей.

- Да тут трошки! Пока кухня не подошла. Сидай, хлопцы!

- Он все подкармливает нас, - пояснил Умрихин. - Ой, знаток этого дела. С таким в пустыне не пропадешь. Утром куда-то отлучился ненадолго, а потом глядим - прет мешок картошки, даже хребет у него трещит. И где добыл - шут его знает!

- Як где? У поле. Брошена людьми.

Строго поровну, как водится у солдат, Петро Семиглаз начал делить картошку, раскладывая парами перед каждым. Заглянув в нетронутый котелок, Нургалей воскликнул с досадой:

- Эх, Петра, сюда бы добавлять курица цыпленка!

- Шо? - не понял Семиглаз.

- Курица цыпленка! - быстро повторил Нургалей.

- Тю! Вот гутарит - ничего не поймешь!

- Уй, не понимает! - даже обиделся Нургалей. - Ну, от курица ребенка, знаешь?

Раздался взрыв хохота.

С минуту бойцы катались вокруг костра.

- Ой, окаянный, замертво уморил!

- Ребенка, а? Мальчика? Или дочку?

Понимая, что товарищи смеются добродушно, Нургалей не обиделся, но весь заблестел от пота. А когда все отсмеялись и принялись за картофель, он выплюнул что-то на ладонь и ткнул в бок Семиглаза:

- У, шайтан! Погляди, чего даешь?

- Шо опять же?

- Зачем картошка с железом-то растет?

- Тю, ей-бо, осколок, - ахнул Семиглаз, - з мины! Это ж я сбирав ее там, а они меня, хрицы-то, минами!

- И здорово били? - спросил Олейник.

- Эге, я гребу, они и тут и тут!