Михаил Бубеннов - Белая береза

XVII

Заслышав гул моторов, Кузьма Ярцев, как всегда, забился в свою щель. Самолеты прошли на восток, а он и после этого долго прислушивался, сторожко поглядывая в небо. Проходя мимо, сержант Олейник остановился у щели, строго позвал:

- Ярцев!

- Здесь, товарищ сержант!

- За мной! К командиру роты!

Кузьма Ярцев быстро поднял над глазами козырек каски. Худое лицо его обдало холодной бледностью. Он стоял несколько секунд, не шевелясь, не слыша больше ничего от хрипа, наполнившего грудь, и шума в голове. Сердито кося глаза, Олейник поманил его пальцем, я тогда он, навалясь грудью на край щели, стал хвататься за траву, чтобы выбраться, но в руках не было никаких сил.

- Дай руку! - Олейник нагнулся над Кузьмой. - Тоже, Аника-воин! - Но и он едва вытащил Ярцева из щели - так отяжелело отчего-то все его тело.

Не оглядываясь, сержант Олейник пошел в глубь леса. Подбористый, ловкий, он шел пружинистым звериным шагом, изредка поправляя на плече автомат. Ярцеву трудно было поспеть за ним: вся грудь наполнялась кашлем, и в ней мало осталось места для сердца. Цепляясь за кусты, он остановился, слабо крикнул:

- Погоди!

Олейник взглянул через плечо:

- Шагай!

- Ты скажи: это правда?

- Шагай! - прикрикнул отделенный.

После этого Ярцев уже не помнил, куда вел его Олейник.

Когда опомнился, увидел, что сидит на земле в густой лесной чаще, а перед ним на гнилой колодине - сержант; сквозь табачный дым блестят его черные, с кошачьей косинкой глаза. Почти задыхаясь, Ярцев прошептал:

- Мы где?

- Вытри рожу-то, - сказал Олейник. - Ободрал всю о кусты. Да, слаба у тебя оказалась жилка! Слаба! Не знал я этого. Знал бы - не связался с такой заячьей душонкой. Вытри вот тут еще!

- Убил ты меня, - прошептал Ярцев.

- И надо бы. Зачем тебе такому жить?

С минуту молчали. Поводя косыми глазами, Олейник прислушивался. Вдалеке били орудия. Поодаль в лесу гомонили солдаты. А вокруг поблизости стояла глухая лесная тишь. Понизив голос, Олейник наконец спросил:

- Ну, товарищ дезертир, влопался?

- Не повезло, - тяжко выдохнул Ярцев.

- Это как же он нашел тебя?

Кузьма Ярцев рассказал, как он, выйдя из санроты, подался в глубину леса, надеясь там переждать день, а ночью уйти с фронта, но на него случайно набрел Андрей Лопухов.

- Не повезло, брат!

Олейник приподнялся и, слегка сводя глаза к переносью, посмотрел на Ярцева в упор.

- Встать!

- Ты... ты что? - Ярцев едва поднялся на ноги. Не трогаясь с места, чуть качнув плечами, сержант Олейник со страшной силой ударил Ярцева по левой скуле. Застонав, тот отлетел под куст крушины, но быстро поднялся и, опираясь на ладони, тихонько сказал:

- Не бей! - и заплакал.

- Сволочь! - тоже тихонько сказал Олейник и вновь сел на гнилую колодину. - Вытри опять же рожу-то!

Бросив окурок, Олейник свернул новую цигарку.

- Выдаст он?

- Не должен бы, - ответил Ярцев.

- Не должен? А что, струсил, когда позвал к ротному?

- Сердце же! Знаешь, какое? - поморщился Ярцев. - А выдать не должен. Он, может, и почуял, а на факте не докажет. Почему я не мог заблудить? Места не свои...

Но Олейник, видимо, не поверил заверениям Ярцева.

- Дурак! - сказал он погодя. - Ишь ты, убежал! Я же говорил тебе, так и выходит... Не искал тебя человек - и то нашел! А ну, если бы тебя искать стали? Куда бы ты ушел? Куда бы скрылся? Допустим, даже в тыл пробрался. А надолго ли? Любая баба там тебя за горло бы взяла! Или не знаешь, как там на таких вот смотрят?

- У меня документы есть чужие.

- Еще хуже!

- Пока бы пожил в лесах.

- А потом? - ощерился Олейник.

- А там, может, война кончилась бы... Ты же сам говорил, что она может кончиться скоро!

У Олейника все еще не могло утихнуть возбуждение: он часто и колюче вскидывал на Ярцева глаза, нервно мял тонкие губы.

- Да, говорил! - подтвердил он горячим и злым шепотом. - И не раз говорил! Она и на самом деле должна кончиться скоро. Вот они, немцы-то, где уж теперь - под самой Москвой! Кто их повернет отсюда?

- Вот я и толкую.

- Толкует он! - опять злобно ощерился Олейник. - Война-то скоро закончится, а вот вопрос: доживешь ли ты до этого? Второй раз говорю: в тылу тебя каждая баба, как щенка, за загривок схватит! Можешь ты это понять?

- Ну и тут пропадешь!

- Здесь? - От возбуждения на висках Олейника даже вздулись вены. Правильно! Здесь еще скорее пропадешь! В тылу, может, прошатаешься с неделю, а то и две, ну, а тут... Здесь, начнись бой завтра, и каюк тебе! Ладно еще, если пулю схватишь, а то и требуху развесит на деревьях. Пехота! - Он презрительно пустил сквозь большие желтоватые зубы длинную струю слюны. - В тылу нет спасения, а тут и подавно!

Кузьма Ярцев сидел, ссутулясь, опустив плечи. Неудача с побегом обескуражила его так, что он совсем лишился сил, а мысль о том, что скоро придется быть в бою, душила, давила грудь. Как ему хотелось сейчас услышать хотя бы одно ласковое слово! Но Олейник точил и точил, как червь, и было жутко чувствовать всем сердцем его злобную силу и уверенность в неминуемой гибели. Бледный, подрагивая, Ярцев попросил:

- Яков, не надо, ты лучше молчи!

Олейник слегка повысил голос:

- А спастись можно! Можно!

- Опять ты свое, - сказал Ярцев жалобно.

- Что ж, опять свое!

Олейник поднялся, прислушался, по-кошачьи, настороженно повел глазами по лесной чаще. Ничто не нарушало ее глушь. Олейник сел на прежнее место, вытащил из-за пазухи розовый листок, подал Ярцеву.

- Читай, свежая.

Листовка дрожала в руках Ярцева.

- Видал, что пишут? И на снимке даже показано... - Олейник понизил голос до шепота. - Нам с тобой один выход: туда уйти. Уйдем - живы будем!

Ярцев прикрыл глаза, покачал головой.

- Не могу я. У меня, сам знаешь, жена вся в болезнях и детишек полна печь. Уйду я - что с ними будет?

Взяв листовку обратно, Олейник скомкал ее в кулаке, сунул под колодину, матерно выругался.

- Не человек ты, а слизь поганая! Даже смотреть на тебя противно. Да уж если уходить - с умом надо, а не как ты сегодня. Надо без вести пропасть! Пропал без вести - и весь разговор! Ну, пусть поплачет немного баба.

Разговор о побеге между ними происходил не один раз еще до прибытия на фронт, но Ярцев всегда упорствовал. Теперь он тоже отказался наотрез:

- Не уговаривай, Яков! Не пойду я дальше от дома. Расчету мне нет никакого идти туда. Да и немцы-то мне не кумовья какие.

- Мне они тоже не кумовья, - сказал на это Олейник. - Только и всего, что под одним солнцем портянки сушим. Блинами, понятно, не встретят, не жди.

- Какие там блины! Вздернут еще! Вон что эти рассказывают, что вышли оттуда. Бьют да вешают народ.

- Чепуха! Знаем мы: одна агитация! Кто говорит-то? Одни коммунисты! Небось всех не вздернут! - Опустив голову, Олейник косо взглянул на костлявую фигуру Ярцева, пришибленного думами, и продолжал, уже не спеша, подбирая слова: - Коммунистам, конечно, делать у них нечего. А с тебя что? Горб на них погнешь, это верно. Без этого не обойтись. А вытянешь до конца войны - жить будешь да поживать. Вечно не будут тут немцы. - Он встрепенулся и опять взглянул на Ярцева в упор, чуть сводя глаза у переносья. - Да что тебя, ласкали, что ли, большевики? Сколько за их здоровье отсидел? С год, никак?