Тарас Бурмистров - Записки из Поднебесной

В самолете я почувствовал себя уже как дома. Через три часа мы должны были оказаться в Хабаровске, преодолев в общей сложности семь или восемь тысяч километров. Я не переводил часы на местное время, и был несколько удивлен, обнаружив, что уже около полуночи край неба впереди стал синеть и темнота вокруг нас заметно поредела. Солнце взошло в половине первого. Это была, наверное, самая короткая ночь в моей жизни - петербургские белые ночи даже в июне обычно длятся долее, и раньше трех часов утра солнце не поднимается над горизонтом. Рассвет этот выглядел достаточно необычно: его краски были чистыми и прозрачными, по сравнению с обычными земными восходами солнца. Крыло самолета, залитое ярко-розовым, почти театральным светом, резко выделялось на фоне лазурной эмали небосвода. Но все это продолжалось очень недолго: солнце поднялось высоко над горизонтом, и розовые оттенки пропали, перейдя в обычное дневное освещение.

Самолет начал снижаться задолго до объявления посадки, и за окном были видны какие-то однообразные каменистые пространства, почти сплошь безлесные. Выглядело это как нагромождение крупных кристаллов серого цвета. Иногда между ними появлялись и небольшие речушки, петлявшие необычайно замысловато. Наконец мы увидели Амур, даже сверху казавшийся огромным, широко растекшимся по равнине, со многими островами и параллельными руслами. На другом его берегу простиралась уже Поднебесная Империя.

В Хабаровске было солнечно, но очень холодно и ветрено. До самолета на Харбин у нас оставалось несколько часов, и мы зашли в кафе, выпить чего-нибудь освежающего и обсудить наши ближайшие планы. Экзотика начиналась уже здесь: меню сразу поставило нас в тупик, хотя и было написано родными русскими буквами, а не иероглифами. Девушка, подававшая нам напитки, в общем, неплохо говорила по-русски, хотя выговор у нее был странноватый. Я настолько привык в Европе, проехав на поезде час-другой, переходить на следующий язык, что при путешествиях внутри России всякий раз удивляюсь тому обстоятельству, что на всех наших непомерных пространствах говорят, в общем-то, совершенно одинаково. Диму, наоборот, радовало, что здесь еще можно общаться на родном языке - он опасался, что, не зная английского, окажется в Китае в совершенно беспомощном положении. Как выяснилось чуть позже, мое положение в Китае было ничуть не менее беспомощным, хотя я вполне могу объясниться не только на английском, но и на французском, немецком и итальянском. В Китае говорят только по-китайски.

Таможенный и паспортный контроль мы прошли довольно быстро и без затруднений. В самолете выяснилось, что в Харбине мы окажемся уже через час. Лететь было недалеко, и, наверное, по этой причине мы взмыли в воздух так круто, что я даже не успел рассмотреть как следует Китай, начавшийся тут же за Амуром. Потом, когда мы уже шли на посадку, я увидел "с птичьего полета" их деревни, аккуратные домики с красными черепичными крышами, какие у нас не сыщешь на всей шестой части суши, и ровные квадратики полей (или, скорее, огородов), расчерченные очень аккуратно, как будто по линейке.

Харбин. Аэропорт.

В самолете были одни русские (явно направлявшиеся в Китай за покупками, а не за развлечениями), так что первого китайца я увидел уже после того, как мы приземлились в Харбине. Я никогда не забуду своего первоначального впечатления от Китая. Потом было еще много всего, но самым сильным оказалось именно это, первое ощущение, которое я испытал, сидя в самолете и глядя в окно на то, что происходило на аэродроме. В харбинском аэропорту не развозят пассажиров на автобусах, а подгоняют к самолету передвижной закрытый коридор, который ведет прямо в здание аэровокзала. На этот раз, видимо, что-то не заладилось при стыковке, и мы добрых полчаса не могли выйти из самолета. В двух шагах от моего окна располагался этот самый стыковочный коридор, и в нем, у самого порога, стояли китайцы. Все они были одеты в форму полувоенного типа, и выглядели очень важно, переговаривались солидно и неторопливо, время от времени поглядывая в нашу сторону. Мне стало нехорошо от одной мысли, что мы сейчас попадем к ним в лапы, а тут еще погода совсем испортилась, и пошел снег. Меня сразу, как только мы приземлились, поразило серое безрадостное небо над аэродромом, унылое поле вокруг него, без малейших признаков зелени; но снега нигде не было. Только-только пережив питерскую зиму, я надеялся, что хоть в этом году у меня лето начнется вовремя, в апреле, но на этот раз этим надеждам сбыться, похоже, было не суждено. Самое обидное было то, что как раз в России, и даже в Петербурге, весна была уже в полном разгаре, и я пребывал в счастливой уверенности, что теперь до самого ноября я не увижу снега (которого я совершенно не выношу). И все-таки мне довелось его увидеть снова, причем не где-нибудь, а здесь, на юге, на широте Италии!

Но тусклое небо, мрачный аэропорт и медленный, мертвенный снег, засыпавший его, были только фоном для того действия, которое приковывало к себе мое внимание. Я смотрел на невозмутимые физиономии китайских чиновников, стоявших с бесстрастным видом в ожидании нашего выхода из самолета, и мне почему-то вспоминалось самое первое, что я узнал о Китае. Мой дедушка когда-то служил на китайской границе. Он рассказывал мне, когда я был маленьким, что китайцы (которых, как он говорил, было неисчислимое множество) каждую ночь выкапывали пограничные столбы и вкапывали их чуть дальше, передвигая тем самым границу и незаметно, понемногу наступая на Россию. Теперь эта история кажется мне невероятной, и, наверное, она была рассказана мне в шутку или с преувеличением, но в то время я воспринял ее всерьез, и хорошо запомнил ощущение ужаса, охватившего меня тогда. В конце прошлого века много толковали о "желтой опасности"; в наше время страх перед вторжением с Востока немного поутих, но и сейчас иногда прочитаешь в газете что-то похожее на те истории, что я слышал в детстве. Когда-то один репортаж мне сильно их напомнил: западный журналист, старательно нагнетая страсти, писал о том, что он видел из окна своей гостиницы в Шанхае или Шэньчжэне. Вокруг нее были сплошь недостроенные небоскребы, на которых круглые сутки кипело строительство - за каждую ночь все они вырастали на несколько этажей. Общий тон репортажа был тот, что Китай наступает на западную цивилизацию и скоро сметет ее, если не военной силой, то экономически. Посмотрел бы этот журналист на пекинские трущобы!

Не знаю, как воспринимает это Запад, но в России этот страх перед Китаем, похоже, укоренен генетически. Казалось бы, какая может быть память у меня, у моего поколения о татарском нашествии! Скажем, к немцам и французам я отношусь с большой симпатией, сначала вспоминая о Бахе, Гете, Дюрере или Моне, а потом только о Наполеоне или Гитлере. Но любая физиономия монгольского типа сразу вызывает у нас в памяти если не "Слово о погибели русской земли", то, по крайней мере, общее впечатление страшной катастрофы, постигшей нас на самой заре нашего исторического формирования. Конечно, это "послевкусие" сейчас уже сильно ослабело, но привкус его сохраняется, и, наверное, останется навсегда (пока новое нашествие не заставит забыть предыдущее - но до этого, наверно, еще далеко).