Джон Фаулз - Дэниел Мартин

– Да, я слышал.

Она с насмешливым любопытством взглянула мне в лицо:

– Кажется, в тот вечер вам удалось услышать много интересного!

– Мог бы гестапо за пояс заткнуть.

– Да нет, я просто поражаюсь, что вам вообще что-то удалось.

Я отвел глаза, избегая ее взгляда.

– Твой отец дал мне что-то вроде поручения, Роз. Разумеется, он ничего не знал о Питере, что в какой-то степени освобождает меня от обязательств, но он настойчиво просил меня заделать брешь в наших отношениях с Джейн. И я сам очень этого хочу. Не только потому, что он просил меня об этом. И не только с Джейн – со всеми вами. Если это как-то может помочь.

– Думаю, уже помогло. Мы с ней тоже поговорили. После того, как я отвезла вас на вокзал.

– Только бы она не думала, что я заставил ее сказать слишком много.

Роз улыбнулась:

– Она думает, что заставила вас выслушать слишком много.

– Что ж, по крайней мере мы с ней обзавелись хорошим посредником.

Она потрогала агатовое ожерелье:

– Тем более что посредника так беззастенчиво подкупили.

Потом мы поговорили о Поле, еще о чем-то. В следующую субботу Роз работала, так что в Комптон с нами поехать никак не могла. Зато пообещала приехать весной в Торнкум со своим другом. Приглашение было продиктовано не просто родственными чувствам – . Попав в семейную орбиту, я ощутил, как возвращаются смутные воспоминания о духе Торнкума, каким это место было задолго до того, как я приобрел усадьбу… из-за чего, собственно, я ее и купил… если только можно купить призраки. Но пусть они пока подождут.

Каро исхитрилась высвободить себе вторую половину дня в пятницу, и вскоре после ленча мы уже были в пути – в моем «вольво», а не в ее «мини». Когда Каро услышала, что ее выходные заранее «запроданы» – не только потому, что мне этого хотелось, но прежде всего из-за того, что ей необходимо объясниться с матерью, – она лишь на секунду замешкалась, другой реакции не последовало. Впрочем, еще когда мы с ней ехали на похороны, решено было, что признание должно быть сделано в удобный момент прямо там, в Оксфорде. И все же, когда дошло до дела, мой отважный жокей дрогнул и не решился взять этот барьер. Да и как можно было ее винить? Ни время, ни место не подходили для признаний; когда мы вернулись в дом, вид множества знакомых по Оксфорду лиц привел Нэлл в оживленное расположение духа, ей хотелось общаться, говорить… И снова, на обратном пути в Лондон, мне пришлось играть непривычную роль отца, защищающего перед дочерью мать, правда, не так уж убедительно. Я слишком долго был виновной стороной и теперь не мог не наслаждаться тем, что со мной дочери легче и приятнее разговаривать.

Пожалуй, она была слишком решительно весела в нашу вторую поездку в Оксфорд, и, хотя Каро очень рассердилась бы на меня за такое сравнение, это слегка напоминало лихорадочную веселость Нэлл. Дочь явно нервничала, маска оказалась прозрачной: Нэлл предстояло узнать о Барни, а мне – встретиться с Комптоном. Каро – в который уже раз – предупредила меня, что жизнь в поместье словно списана с «Кантри лайф» 242, и, словно мы ехали к совершенно чужим людям, убеждала «быть умненьким и благоразумненьким»…

После нашего с ней разговора мы, будто по молчаливому уговору, не упоминали о Барни. Если Каро проводила вечер вне дома, она обычно возвращалась около полуночи; правда, как-то раз, когда мне случилось не спать, я слышал, как она вошла значительно позже трех. Наутро это было очень заметно, но я ничего не сказал. По правде говоря, она всегда казалась утомленной, но – как я ни старался обнаружить хоть малейшие признаки этого – вовсе не несчастной. В новую квартиру она собиралась переехать на следующей неделе, и я мог хотя бы утешаться тем, что тогда уж ей не придется выбираться бог знает в какой поздний час из теплой постели в чьей-то чужой, одолженной им на время квартире. Я не мог понять, зачем она вообще в этих случаях возвращается домой. Однако и здесь я не решался ступать на запретную почву. Во всем же остальном мы оба старались лучше понимать друг друга. Я рассказал ей о Дженни, о Милдред и Эйбе; а потом и гораздо больше о том, почему ушел от ее матери к Андреа. Как-то вечером – она оставалась дома – Каро увидела на моем столе исчерканные исправлениями страницы сценария о Китченере: это был эпизод, над которым я мучился целый день; она ничего не сказала, но через час, за ужином, вдруг спросила, не может ли она попробовать перепечатать текст.

– Не стоит. Вариант далеко не окончательный.

– Просто я подумала…

Я помедлил, потом поднялся из-за стола, прошел наверх и принес текст; положил листы рядом с ней и поцеловал ее в голову. Примерно с полчаса она поиграла в машинистку, а я использовал то, с чем она в конце концов явилась ко мне, как основу для лекции-экспромта о том, как пишутся сценарии и какие при этом возникают проблемы. На самом деле это оказалось хорошим уроком и мне самому. Каро неожиданно превратилась в маленькую девочку, какой я ее никогда не знал: она задавала множество вопросов… может быть, впервые в жизни начиная понимать, что это за работа и для чего она делается. Не о том, конечно, надо было бы говорить, но это нам очень помогло.

Приехали в Оксфорд. Я смог воочию убедиться в нежной привязанности, которая, как я знал, существовала между теткой и племянницей. Сама Джейн была гораздо менее напряжена, чем в день похорон, явно испытывала, хоть и всячески сдерживаемое, чувство освобождения от кошмара, обретения душевного равновесия. Пяти еще не было, но мы все выпили чаю, а потом Джейн позвала меня наверх; Каро, вместе с недовольным и неуклюжим Полом, осталась мыть посуду. Наверху стояла небольшая картонная коробка с книгами и ботаническими заметками об орхидеях: то, что Энтони просил меня взять себе.

– Я не все его записи и рисунки сюда положила – только те, что на полях. Пола это сейчас не интересует, но я подумала, что когда-нибудь он захочет иметь их в своем распоряжении.

– Разумеется. И если он захочет когда-нибудь вернуть себе эти…

– Мне жаль, что он такой нелюдимый. Ему надо возвращаться в школу.

– Он так тяжело все воспринимает?

– До него сейчас трудно достучаться. Мне думается, ему необходимо либо быть наедине со мной, либо – вообще без меня. В последние дни так много народу заходит. А он совершенно непредсказуем. А ведь, по сути, он очень неглупый мальчик. – Она словно почувствовала, что неоправданно взваливает свои заботы на чужие плечи, и улыбнулась: – Во всяком случае, Роз ты совершенно покорил.

– А она – меня.

– Меня вытащили из постели после полуночи, чтобы рассказать, как прошел тот вечер. – Она помолчала. – И про подарок, который вовсе не надо было дарить. Но он очень понравился.