Джон Фаулз - Дэниел Мартин

– Ну, не знаю. Далекое? Если подумать о том, как мы разрушаем Лондон… Сан-Франциско… Андреа мечтала организовать здесь выставку. «Мегаполис – из века в век». – Джейн улыбнулась, и они вышли на солнечный свет. Дэн взглянул ей в лицо: – Деньги назад?

Джейн рассмеялась и покачала головой.

– Но знаешь, я рада, что вижу все это теперь, ближе к концу жизни.

– Мы же видели Рим. И кажется, все поняли правильно. Даже тогда.

– Я тоже об этом подумала. Как это все на Рим похоже.

– Как Рим похож на Египет.

– Ну разумеется. Наверное, любой из великих цивилизаций необходимы свои этруски.

Они приближались к группе человек в двадцать – тридцать, сгрудившихся вокруг гида.

– Или – свои французы?

Она с иронией взглянула на внимавшую гиду группу.

– Они все это воспринимают слишком всерьез. Ты заметил – там есть один, похожий на старомодного театрального Режиссера?

Дэн его, разумеется, заметил: господин лет этак под шестьдесят, с лицом, навсегда запечатлевшим смешанное выражение художнического пыла и напускного аристократизма или по меньшей мере значительного превосходства над всем окружавшим его гетеросексуальным миром. С ним вместе путешествовал молодой человек, возмутительно красивый и, вне всякого сомнения, голубой.

– А я его уже для тебя наметил. Джейн прикусила губу.

– Отныне нарекаю его «Королевой на барке».

С этими словами она покинула Дэна, ведь они уже подошли к остальным пассажирам; а ему запомнились ее смеющиеся губы и промельк – теперь еще более яркий – прежней Джейн, ее былого «я». Она прошла вперед, прочь от него, как бы откликнувшись на молчаливое осуждение гида, бросившего на отбившуюся от стада овцу полный упрека взгляд, каким сознательно злоупотребляют эти «пастыри»; Дэн видел теперь лишь ее затылок. Он ощущал присутствие мертвых вокруг – и древних, и тех, кого знали они оба: Андреа, Энтони… но в ощущении этом не было ни печали, ни страха, оно было исполнено поэзии, просвечено яркими лучами клонящегося к западу солнца. Ему вдруг пришло в голову, что он, возможно, вовсе не так уж далек от всех этих древних правителей и правительниц, как хотелось бы думать. Его тоже не покидали воспоминания и мысль о том, будут ли вспоминать о нем; он не переставал думать о смерти вообще, да и о собственной смерти тоже, о конечности земного существования… но эти мысли приходили к нему, окутанные патиной умиротворенности: человек, может быть, и движется к смерти, но ведь он узнает все больше, все больше чувствует, все больше видит – именно это и крылось за словами «ближе к концу жизни», произнесенными Джейн.

По пути назад, на корабль, они задержались на полчаса, чтобы осмотреть еще один величественный храм Луксора, где злосчастный Рамзес II, этот дуче древних династий, прославляется в каждом уголке, в каждой гранитной нише, ad nauseum 357. Потом их на час отпустили – побродить на свободе. Ассад снабдил их адресом «единственного честного продавца антиквариата» в Луксоре, некоего мистера Абдуллама, и Джейн с Дэном отправились в город – разыскивать его лавку. Они натыкались на антикварные лавки чуть ли не за каждым углом, да и на улицах их осаждали торговцы. Какой-то человек на велосипеде следовал за ними, суя им какой-то предмет, завернутый в газету, точно так, как это делали жулики-спекулянты в сороковых годах; предмет оказался мумифицированной ступней ужасающего вида, странно перекрученной и покрытой пергаментной кожей черного, желтого и коричневатого цветов, как на картинах Бэкона 358.

– Спасибо, не сегодня.

Продавец настаивал с каким-то волчьим нетерпением:

– Она правилный, правилный.

– Не сомневаюсь.

– Леди!

Отвратительный предмет сунули под нос Джейн; она подняла руки и затрясла головой. Продавец еще некоторое время преследовал их, потом отвлекся – перехватить французскую пару, шедшую позади. Через минуту послышался гневный галльский возглас.

– Что он сказал?

– Oh toi, tu m'emmerdes. Отстань, ты мне надоел.

– Мне кажется, эти лягушатники гораздо лучше управляются с аборигенами, чем мы.

– Потому что француз – это не просто национальность, это мироощущение, состояние ума. Я слышала, что сказала одна из них в Карнаке. Удивленным тоном она произнесла, обращаясь к приятельнице: «И у a des abeilles. У них пчелы есть». Потом добавила: «Я и мух видела». Понимаешь, даже насекомые не могут реально существовать до тех пор, пока их присутствие не обозначено единственным в мире реальным языком.

– Жаль, я его не знаю.

– Не думаю, что ты много теряешь. Мне они кажутся просто сборищем перезрелых деголлевских нуворишей.

– Да?

– На самом деле лучше бы, чтоб мы с тобой знали немецкий. Кажется, их экскурсовод – профессиональный египтолог.

– Я знаю. Старикан кажется человеком весьма ученым.

Они наконец нашли нужную им лавку и, войдя, обнаружили, что их опередили: немецкая группа раньше их закончила осмотр двух святилищ, и теперь в дальнем конце узкого помещения, уставленного по стенам стеклянными витринами, сидел – вот уж легок на помине! – «ученый старикан», оживленно беседующий с горбоносым и еще более старым хозяином. Перед стариками стояли две крохотные кофейные чашечки. Заметив Джейн и Дэна, хозяин сразу же поднялся им навстречу и обратился к ним на ломаном английском. Их интересует антиквариат? Они хотят что-нибудь купить? Дэн сказал, что они хотят немного посмотреть, и добавил, что этот магазин рекомендовал им Ассад. Продавец почтительно склонил голову, хотя Дэн заподозрил, что это имя (или то, как он его произнес) ничего старику не говорило. Их интересуют скарабеи 359, бусы, статуэтки? Он был, пожалуй, чуть слишком навязчив.

– Если можно, мы только посмотрим. И пожалуйста… – Тут Дэн указал рукой в глубь лавки.

Но сидевший там человек поднял руку, как бы в знак вежливого протеста:

– Я здесь как друг, не как покупатель.

Они заулыбались – вот так сюрприз! – «старикан» говорил по-английски почти без акцента. Он был худощав, пепельно-седые волосы реденькой прядью спускались на лоб, подбородок украшала совершенно белая, аккуратно подстриженная вандейковская (а может быть, ульбрихтовская?) бородка. Лицо было живым и чуть властным, но высокомерия в нем не было, лишь едва заметная настороженность. Рядом, у стула, стояла трость. Дэн видел, что в Карнаке ученый использовал ее как указку. Мистер Абдуллам принялся доставать подносы со скарабеями и бусами, и Дэн с Джейн задержались у прилавка, несколько смущенные оказанным им вниманием и бдительным взглядом старого хозяина. Джейн взяла несколько ниток понравившихся ей бус – крохотные, цвета морской волны диски перемежались сердоликами – и спросила, откуда они.

– Из захоронений.