Джон Фаулз - Дэниел Мартин

– Да, конечно, но из каких именно?

Этот вопрос, казалось, привел хозяина в замешательство; он повернулся к своему гостю и спросил что-то по-арабски; тот заговорил снова:

– Бусы эти – из разных мест, мадам. А нанизывает их сам хозяин. Они действительно древние, но археологической ценности не имеют.

– Понимаю. Спасибо вам, – сказала Джейн.

Мистер Абдуллам достал ключ и отпер неглубокий ящичек под прилавком. Ящичек был наполнен рассыпными бусами, происхождение которых было лучше известно, но и цена оказалась много выше; оракул в заднем углу лавки теперь молчал, и они не знали, то ли цены много ниже, чем реальная стоимость бус, то ли неизмеримо выше. Они вернулись к уже нанизанным бусам, их цены, по-видимому, варьировались от трех до пяти фунтов. Джейн выбрала две нитки для своих дочерей и помогла Дэну подобрать бусы для Каро. Но он заметил, что грани двух сердоликов в нитке кажутся совсем недавно обточенными, и, повинуясь какому-то неясному чувству, подсказывавшему, что, имея дело с арабскими торговцами, необходимо хотя бы притвориться, что торгуешься, высказал свои сомнения. Немедленно из заднего угла послышался голос знатока. «Старикан» протянул руку:

– Можно я посмотрю?

Дэн подошел к нему с ожерельем, а старик достал из кармана маленькую линзу и бегло осмотрел сомнительные сердолики.

– Думаю, все нормально. – Он указал на грани. – Эти вот, потертые, так выглядят, потому что они не прямо из земли. Их носили деревенские женщины.

– Вот оно что.

Джейн подошла к Дэну и сказала:

– Я думаю, они от этого только лучше. Оттого, что их так долго носили.

Обращалась она скорее к Дэну, чем к старому ученому, но тот ответил:

– От всей души согласен с вами, мадам. Без сомнения, они более человечны. – И старик возвратил ей бусы.

– Боюсь, мы совершенно ничего в этом не смыслим.

– А! Тогда разрешите мне кое-что вам показать. – Он обернулся к маленькому медному столику рядом с ним, на котором все еще стояли кофейные чашечки, и взял с него крупного, в дюйм, скарабея из необычного камня, по цвету похожего на сырое мясо с прожилками жира. – Его тоже носила какая-то женщина – как украшение, видите, какой он потертый. – Он вручил скарабея Джейн, она повертела камень в пальцах и передала Дэну, чтобы он тоже посмотрел. – И, видите, в нем просверлено отверстие, чтобы продеть нитку… столько поколений это украшение носили, видите, отверстие источилось и приняло форму воронки.

– О да, вижу, вижу. Совершенно необыкновенно.

– Это – скарабей редчайшего класса. Одиннадцатая династия 360. Мне известны не более десятка подобных. – Ученый посмотрел в другой конец комнаты, где стоял хозяин. – Я только что сказал мистеру Абдулламу, что, на мой взгляд, скарабей подлинный. – Он слегка развел руками. – Через мои руки прошли тысячи скарабеев, мадам. Меня не так уж легко провести.

– И что же?

– Мистер Абдуллам только что объяснил мне, что этот скарабей был сделан старым мастером из соседней деревни. В прошлом году. Он сам наблюдал, как тот его вытачивал.

– Господи Боже мой!

Мудрый старик смотрел на них с улыбкой.

– Главное правило – чем скромнее вещь выглядит, тем больше шансов, что она подлинная. – Он взял скарабея и любовно водрузил его на место, подле кофейных чашек.

– Спасибо, что показали нам, – пробормотала Джейн.

Он развел руками: мол, это и мне доставило удовольствие.

– Caveat emptor? 361Да? Но нашему другу вполне можно доверять. Цену он запрашивает справедливую.

Они снова его поблагодарили, заплатили за покупки, с улыбкой кивнули старику на прощание, а он с серьезной миной поклонился им в ответ; мистер Абдуллам проводил их к выходу из лавки. Однако не успели они сделать несколько шагов по дороге к судну, как Джейн неожиданно остановилась.

– Подожди меня здесь минутку, Дэн, ладно? – И поспешно добавила: – Очень прошу. И не задавай вопросов.

Он смотрел, как она идет назад, к лавке, и снова входит туда. Минуты через три она вышла, держа в руках небольшой белый сверток, похожий на завернутый в папиросную бумагу апельсин, и сразу же протянула сверток ему.

– О, Джейн… ради Бога!

– Не могла удержаться. Увидела в самой глубине шкафа. Ты не заметил.

– Это просто нечестно.

– Ты хоть взгляни.

Он сорвал липкую ленту, скреплявшую бумагу, и развернул вещицу. Это был фрагмент сосуда, полая керамическая голова: широкое лицо, вместо глаз и рта – щелочки.

Джейн спросила:

– Кого-нибудь тебе напоминает?

С минуту он молча смотрел на фрагмент и вдруг широко усмехнулся, подняв на Джейн глаза:

– Ассад! – Он снова принялся рассматривать голову. – Фантастика! Просто как две капли воды.

– Это – верхушка коптского сосуда для воды. Наш немецкий друг заверил меня, что такие встречаются слишком часто, чтобы кто-то захотел создавать подделки.

– Какое же это время?

– Он полагает, примерно третий век до нашей эры. Плюс-минус лет сто.

Дэн взглянул ей в глаза, потом притянул к себе за локоть, наклонился и поцеловал в щеку; это привело ее в замешательство. Она улыбнулась и потупилась, словно показывая ему, что он придает всему этому слишком большое значение.

– Ну если только ты не слишком много…

– Да вовсе нет!

– Она восхитительна.

– Просто символ, знак.

– Да нет. Мне на самом деле очень нравится.

Он снова принялся рассматривать древнюю керамику – на расстоянии вытянутой руки; сходство и правда было поразительным… это задевало за живое… устойчивость расовых черт, гены…

Они направились к пристани, разговаривая о лавке, о ее хозяине, о том, каким милым оказался старик ученый. Но Дэну припомнилась недавняя неловкость в такси, урок, преподанный ей перед отъездом из Каира – об истинном характере знаков благодарности, – который она, видимо, учла, и он подумал о том, что она не сразу решилась купить эту голову: оказалось, что ему почти так же, как сам подарок, приятна эта победа искреннего порыва над настороженностью, застенчивостью, бережливостью – что бы там ни было. В Каире он ждал слишком многого, совершенно неоправданно надеялся, что сразу же – как дар ему – вернется ее былая естественность или хотя бы их прежняя товарищеская близость.

Очень медленно Дэн начинал кое-что понимать о себе самом: он хочет увидеть, найти в Джейн ее былую суть, словно некую реальность, которую она сознательно от него прячет; а это не только означает, что он пытается закрыть глаза на гораздо более значительную реальность всего, что с тех пор произошло, но и выдает в нем самом какое-то отставание, замедленность развития, квазифрейдистское стремление отыскать навсегда утраченное, обрести мать, которой не знал. И в этом тоже, как и в отношении к отцу, он оказался гораздо более закомплексован, чем ему самому хотелось бы признать. Что-то в нем всегда заставляло искать ее, даже в более юных женщинах… если же повернуть этот процесс вспять, можно сказать, что теперь в Джейн он пытается отыскать Дженни. Все сколько-нибудь близкие отношения с женщинами, даже лишенные какой-либо сексуальности (например, его отношения с Фиби, в которых он давным-давно обнаружил чуть комичные, но вполне ощутимые черты материнско-сыновнего статуса), были вариантами одной и той же модели, и прерывались они именно потому, что не могли удовлетворить требований, предъявляемых его подсознанием. Это постоянно повторяющееся непреодолимое стремление было абсурдно по самой сути своей, и все разочарования и недовольства Дэна, связанные с Джейн, в значительной степени проистекали именно отсюда. Он твердо решил про себя: я должен привыкнуть принимать эту женщину такой, как она есть.