Александр Чаковский - Блокада. Книга 3

Вернувшись к пролому, выходящему на юг, Суровцев и Пастухов поднесли к глазам бинокли. Отсюда были прекрасно видны не только наши, но и вражеские позиции. Земля до самого горизонта была изрезана паутиной траншей, ходов сообщений, причудливыми зигзагами тянулись заграждения из колючей проволоки, чернели разбитые танки и бронетранспортеры.

Лишь в одном месте на этой искореженной, израненной, взрытой снарядами и бомбами, пересеченной окопами, траншеями и противотанковыми рвами земле каким-то чудом уцелел крохотный клочок почвы, на котором желтели колосья несжатой пшеницы.

Они сохранились по странной прихоти стихий войны, их не тронули ни солдатские сапоги, ни гусеницы танков, снаряды и бомбы ложились где-то совсем рядом, не задев их. И несжатые колосья беззащитно выделялись на фоне черной, обескровленной, мертвой земли.

На западе небо заслоняла густая пелена дыма. Очаг огромного пожара находился неблизко, в нескольких километрах, однако ветер доносил и сюда запах гари.

Суровцев вытащил карту.

– Наверное, Урицк горит, – мрачно сказал он.

Пастухов поднес к глазам бинокль.

– Похоже, что так, комбат…

Они перешли к пролому стены, выходящей на север, и оба на какое-то мгновение застыли в изумлении.

С северной стороны гора была не пологой, как с южной, а обрывистой. От ее подножия к городу устремлялось Киевское шоссе, перегороженное противотанковыми надолбами и баррикадами. Весь Московский район города отсюда, с высоты, был как на ладони. Слева в туманном рассвете отчетливо различалась и часть Кировского района, – во всяком случае, сооружения Ждановской судоверфи можно было легко рассмотреть невооруженным глазом.

Только сейчас до Суровцева полностью дошел грозный смысл слов, сказанных ему командиром полка: «Поймешь, когда наверху побываешь…»

– Слушай, комиссар, – тихо сказал он молча стоявшему рядом Пастухову, – ты представляешь себе, что натворит немец, если захватит эту высоту?

Пастухов ничего не ответил.

Да и что он мог сказать? Без слов было ясно, что, захватив высоту, враги оказались бы поистине хозяевами положения.

– Пойдем, – проговорил Пастухов. Они повернулись и увидели двух командиров, вошедших через пролом в стене.

– Здравствуйте, товарищи! – громко сказал один из них.

Суровцев и Пастухов сразу узнали его. Это был член Военного совета фронта Васнецов. Второй – среднего роста человек со щеточкой усов над верхней губой, с генеральскими звездочками в петлицах – был им незнаком.

Сделав несколько шагов вперед, Суровцев и Пастухов вытянулись по стойке «смирно». Но Суровцев не знал, кому именно он должен рапортовать.

Очевидно, Васнецов почувствовал некоторое замешательство комбата.

– Доложите командующему армией генералу Федюнинскому, – сказал он.

Несколько робея и стараясь взять себя в руки, Суровцев коротко доложил, когда прибыл батальон и какую получил задачу.

– Вас поддержат огнем артдивизионы, – сказал Федюнинский. – Высоту надо отстоять. Надеюсь на вас.

Мгновение Суровцев колебался, следует ли ответить «Служу Советскому Союзу!» или промолчать. И неожиданно для себя сказал:

– Ясно, товарищ командующий! Командир полка приказал лечь костьми, но высоту не отдавать.

– Кости ваши нам не нужны, – нахмурился Федюнинский. – Это фашисты хотели бы найти здесь кости вместо бойцов. Вы живые нужны Родине. Живые и с оружием в руках.

– Вы комиссар батальона? – спросил Васнецов, заметив красную звезду на рукаве у Пастухова.

– Так точно, старший политрук Пастухов, – доложил, вытягиваясь, тот.

– Послушайте, мы с вами раньше не встречались?

– Я вас видел, товарищ член Военного совета, – спокойно ответил Пастухов, – а вот заметили ли вы меня, не знаю.

– Где это было?

– Под Лугой. В июле. Вы с маршалом Ворошиловым к ополченцам ехали. Бомбежка тогда прихватила.

– Помню, помню, – закивал головой Васнецов. Лицо его оживилось. – Послушайте, – сказал он, – ведь тогда с вами майор Звягинцев был, верно?

– Верно, – угрюмо ответил Суровцев, – был, а сейчас вот нету. Ранило его под Кингисеппом. Не знаем даже, жив ли теперь.

– Жив, жив ваш майор! – улыбаясь, сказал Васнецов. Чувствовалось, что ему доставляет удовольствие в этой трудной, критической обстановке принести людям радостную весть. – На Кировском заводе он сейчас, помогает организовать оборону. Я его совсем недавно видел.

– Слышишь? Жив наш майор! – воскликнул Суровцев и, словно забыв, что перед ними высокое начальство, ударил Пастухова по плечу. – Слышишь, комиссар?

– Это большая радость для нас, товарищ член Военного совета, – подчеркнуто корректно сказал Пастухов, чтобы как-то загладить мальчишескую выходку своего комбата. – Мы вместе с майором Звягинцевым первый бой на Луге принимали. Этого не забудешь.

– Да, этого не забудешь, – проговорил Васнецов. – На Луге вы действительно стояли насмерть.

– Поглядим, как здесь стоять будут, – сухо откликнулся Федюнинский. – Прошу вас, Сергей Афанасьевич… – И повел Васнецова к южному пролому.

Суровцев и Пастухов нерешительно переглянулись, не зная, уходить им или подождать.

Несколько минут Федюнинский и Васнецов стояли у пролома, о чем-то вполголоса разговаривая и время от времени поднося к глазам бинокли. Потом перешли на противоположную сторону, откуда открывалась панорама города. Васнецов обернулся к стоявшим в отдалении Суровцеву и Пастухову.

– Подойдите сюда, товарищи. Вы видели это?.. – сказал он, когда командиры подошли. – Все мы уже много раз повторяли: «За нами Ленинград». Это «за нами» измерялось сначала сотнями, потом десятками километров. А теперь оно измеряется уже шагами. Если отдадим высоту, Ленинграду придется очень туго. Разумеется, это не значит, что в тылу Пулковской высоты нет наших войск. Но если немцы захватят высоту, они будут расстреливать город в упор. Это все, что я хотел вам сказать.

Во время боя рядовой воин смотрит смерти прямо в глаза. И, как бы учитывая это, война в момент самого боя не нагружает его другим неимоверной тяжести грузом – ответственностью за исход сражения в целом, за жизнь других таких же бойцов.

Эту ношу несут командиры. И чем выше рангом командир, тем тяжелее ноша. Она ощущается не плечами, а умом, сердцем, каждым нервом.

Именно такой тяжелый груз нес на себе генерал-майор Федюнинский с тех пор, как получил приказ принять командование 42-й армией, оборонявшей южные и юго-западные окраины Ленинграда.

В последние дни второй декады сентября обстановка под Пулковом, Урицком, на Стрельнинском направлении накалилась до крайности.

Тщетно пыталась 21-я дивизия НКВД вернуть захваченный врагом Урицк. Несколько раз город переходил из рук в руки, пока немцам не удалось прочно там закрепиться.