Валентин Черных - Москва слезам не верит

Она по-прежнему встречалась со своим доктором наук. Обычно в воскресенье он теперь приходил к ней – она так и не могла наладить отношения с его ротвейлершей Груней. Когда они садились рядом, Груня протискивалась между ними, а когда Людмила что-то рассказывала и жестикулировала, Груня следила за каждым ее жестом, готовая мгновенно броситься, если рука Людмилы приближалась к хозяину. Людмила приносила собаке мясо. Груня брала мясо из ее рук и ворчала: не прощая Людмиле, что не может удержаться и берет мясо из ее рук. Когда они закрывались в спальне, Груня ложилась у порога и тихо подвывала. Он нервничал, и у него не всегда получалось.

Недавно у нее возник новый роман – с кинорежиссером, сравнительно молодым, почти ее ровесником. Он привез вещи в химчистку, и Людмила вычислила его семью. Жена высокая, тонкая, сорок четвертого размера, сын подросток – она определила это по курткам и брюкам. Режиссер приехал за своими вещами к концу смены.

– Если вам недалеко, я вас могу подвезти, – предложил он.

– А если далеко? – улыбнулась Людмила.

– Все равно подвезу.

Через три минуты он остановился у подъезда ее дома.

– А я живу на соседней улице, – признался режиссер.

– Я знаю.

– Откуда? – удивился режиссер.

– Из квитанции. Еще я знаю, что у вас молодая жена, стройная, высокая, рост сто семьдесят – сто семьдесят пять. Сын четырнадцати лет.

– Но этого в квитанции нет.

– Это по вещам, которые вы сдавали.

– Ну и глаз! – восхитился режиссер. – Поразительная женщина! Может быть, вы меня пригласите на чашку чая?

Начиналось все как обычно. Выпили по чашке чая, он обнял ее, она отвела его руки и сказала:

– Я в ванную.

Когда она вышла из ванной, он спросил:

– Теперь моя очередь?

– Слева – свежее синее полотенце.

У него была одна особенность – он непрерывно все комментировал: восхищался ее бедрами, грудью, кожей. Потом, когда она отдыхала, сварил кофе, принес ей в постель, предложил «Мальборо». Уходя, он произнес:

– Извини, я не рассчитывал на эту прекрасную встречу, у меня нет никакого подарка. Может быть, ты купишь сама, а потом покажешь мне. – И положил сто рублей.

В следующий раз она показала ему духи, которые ей подарил доктор наук.

– Замечательные духи, – похвалил режиссер. – Следующие тебе понадобятся не скоро, поэтому купи себе что захочется, – снова оставил сто рублей.

Он заходил не чаще раза в неделю, почему-то предпочитал пятницы, это и ее устраивало. С доктором наук она встречалась в воскресенье. Деньги, которые оставлял режиссер, в конце месяца Людмила относила в сберегательную кассу. У нее установились вполне партнерские отношения с Келлерманом. В химчистку заходили старушки, жившие раньше на Арбате и переселенные после реконструкции в новые окраинные микрорайоны. Людмила быстро сходилась с людьми и вызывала доверие. Одна из старушек доверительно ей сообщила, что у нее есть несколько этюдов Кустодиева и она уступила бы их недорого тому, кто интересуется живописью. Людмила отвезла старушку к Келлерману. Тот за три рисунка дал старушке две тысячи рублей – пенсия почти за три года. Келлерман, всегда в сером твидовом костюме с синим шерстяным галстуком, в ослепительно белой сорочке, черных английских ботинках, после ухода старушки предложил Людмиле кофе.

– Людмила, – радовался он, – у тебя есть дар привлекать людей. Эти этюды Кустодиева сегодня стоят тысяч двадцать.

– Две «Волги», – прикинула Людмила.

– Запомни, – посоветовал Келлерман, – вкладывать деньги в автомобили, в радиоаппаратуру нет смысла. С каждым годом появляются новые модели, а старые резко дешевеют. Дорожает только антиквариат. Через год наш Кустодиев будет стоить в два раза дороже.

Келлерман протянул Людмиле один из рисунков.

– Это тебе комиссионные. И для начала. И вообще. Присматривайся к интеллигентным старушкам.

– А к старичкам?

– Их мало. Их выбили на войнах, они перемерли в лагерях, а старушки живут. И у старушек всегда есть что-то в заначках. Старушки бережливы.

– Мне эту бабулю жалко. Вы ей дали в десять раз меньше.

– Больше ей никто бы не дал. К тому же ей осталось немного. Чуть больше года. У нее эмфизема легких.

Старушка жаловалась Людмиле на здоровье и рассказывала об эмфиземе.

– А как вы определили болезнь? – удивилась Людмила.

– Я специалист по старине, – усмехнулся Келлерман.

Так Людмила начала собирать живопись. Она стала читать монографии о художниках и, проживя в Москве больше пятнадцати лет, впервые съездила в Третьяковскую галерею. Ее вполне устраивала жизнь, которую она сама себе создала, беспокоило единственное: ей по-прежнему хотелось замуж. Но по-настоящему. И, может быть, даже родить ребенка. Из трех любовников никто не хотел жениться. С режиссером было приятно и весело. Он пригласил ее на премьеру своего фильма в Дом кино. Фильм о детях и военной игре «Зарница». Режиссер работал на студии детских и юношеских фильмов. Посмотрев фильм и послушав разговоры в фойе, Людмила поняла, что ее любовник средний, но крепкий профессионал. Доктор наук научил ее разбираться в кино, и она спросила режиссера:

– Зачем ты снимаешь про детей? Сними нормальный детектив. У тебя есть темп, ничего не затянуто.

– Я работаю на детской студии. К тому же нужен сценарий. Еще нужно, чтобы сценарист отдал этот сценарий только мне и никому другому. И еще чтобы сценарий утвердили в Министерстве внутренних дел. А это все – связи, которых у меня нет.

Людмила ничего не стала обещать, но поговорила с Еровшиным.

– Ты очень хочешь ему помочь? – поинтересовался Еровшин.

– Не так чтобы уж очень, – честно призналась Людмила, – но после окончания фильма он получил постановочное вознаграждение (так это у них называется) и купил мне дубленку.

Людмила была абсолютно откровенна с Еровшиным. Он не ревновал, расспрашивал о подробностях, она обсуждала с ним свои шансы на замужество и с режиссером, и с доктором наук, и они пришли к выводу, что никаких шансов нет.

– Хорошо, – кивнул Еровшин, – я подумаю, как ему помочь.

Через неделю он ей позвонил.

– В субботу встретимся в ресторане Дома кино в восемнадцать часов.

Еровшин все помнил: и что режиссер обычно приходит к ней по пятницам, и что у них односторонняя связь – звонит только он, у нее не было его номера телефона.

В пятницу Людмила сообщила режиссеру:

– Завтра в шесть тебе надо встретиться с одним человеком, который поможет с постановкой детектива.

– Кто он?

– Он из КГБ, – ответила она и добавила: – Мой родственник.

– А как я его узнаю?

– Я узнаю.

На следующий вечер режиссер заехал за Людмилой на такси.

Они встретились внизу в фойе. С Еровшиным был молодой, но уже лысеющий мужчина в костюме «сафари», в легких кожаных туфлях. Еровшин был в джинсовом пиджаке, белой рубашке, без галстука. Они поднялись в ресторан, режиссер начал было искать свободный столик, но столик для них был уже заказан.