Валентин Черных - Москва слезам не верит

– А что же для парней из Челябинска?

– Играть пять-семь лет. Жить на всю катушку. А потом возвращаться в Челябинск слесарем на завод и жить дальше. Пить по-черному, потому что он уже видел другую жизнь и знает, что такое не увидит больше никогда. При такой перспективе и я бы запил.

– Что же делать? – взмолилась Людмила.

– Все, – посоветовал Еровшин. – Если любишь – лечить, кодировать, зашивать «торпеду», рожать детей, строить дачу, что-нибудь да отвлечет его от пьянства.

Людмила сделала последнюю попытку. Она договорилась с врачом. Гурин, узнав об этом, наотрез отказался от «торпеды»:

– Не буду, никогда и ни за что!

– Почему? – не поняла Людмила.

– Тогда мне нельзя будет выпить и ста граммов.

– Значит, не будешь.

– А если об этом узнают другие?

– Ну и что? В этом нет ничего стыдного. Это, в конце концов, не сифилис…

– Сифилис не страшен, – возразил Гурин. – Сифилис можно вылечить. А если узнают, что у меня зашита «торпеда», меня могут уговорить выпить, наконец, просто напоить насильно. И я умру.

– А кому надо тебя поить насильно? – испугалась Людмила.

– Как кому? Я же лучший нападающий сборной. Тот же Федулов кого-нибудь подговорит, меня скрутят, вольют насильно водку, мне конец, а Федулов займет мое место в сборной.

Людмила понимала, что у Гурина начались отклонения в психике. Дважды она укладывала его лечиться в психоневрологический профилакторий. Когда он лег в третий раз, стала готовиться к разводу. Сняла деньги со старой сберегательной книжки и переложила на новую – на предъявителя. Потом подала в суд на развод. Гурин обиделся и запил еще больше. Пока он был в профилактории, Людмила довольно скоро нашла обмен: себе однокомнатную квартиру, Гурину комнату в коммунальной. Когда она приехала в профилакторий, слабый и вялый от лечения, Гурин, ни о чем не спрашивая, подписал все бумаги, которые привезла Людмила. Она сама оформила размен, переехала в свою однокомнатную, а вещи и мебель Гурина перевезла в его комнату в коммуналке. Так что, когда Гурин после лечения вернулся в свою прежнюю квартиру, он застал там новых жильцов. Ему дали адрес Людмилы, он приехал к ней, но она его не пустила, Гурин был пьян, устроил скандал, пытался выломать дверь. Людмила позвонила в милицию, и Гурина забрали в вытрезвитель. Его друзья-хоккеисты возмутились таким поворотом событий, наняли адвоката и возбудили дело в суде. Но Людмила заранее советовалась с адвокатом, а суд не нашел ничего противозаконного в ее действиях. Ведь она же привозила Гурина в исполком на получение ордеров. Гурин тогда, ничего не понимая, подписал, где ему сказали, и Людмила отвезла его обратно в профилакторий.

На хлебозаводе тоже обсуждали эту ситуацию. Те, кто помоложе, были на ее стороне, работницы постарше – сторонились, а одна, когда Людмила с ней заговорила, отрезала:

– С суками не разговариваю.

К Гурину на хлебозаводе относились хорошо. Женщинам нравился простой, бесхитростный парень, не задавака, хоть и чемпион мира. А то, что пьет, – беда, конечно, но у многих мужья пили, они же не выгоняли их.

Людмила уволилась с хлебозавода. Теперь у нее была квартира, мебель, самая модная одежда – из той, что Гурин привозил из-за рубежа. Вещи похуже она распродавала, получше оставляла себе. Наконец-то она, как любая москвичка, могла выбирать работу, а не идти туда, куда брали лимитчиц.

После хлебозавода устроилась кассиром на автовокзал, откуда автобусы уходили в рейсы по подмосковным городам. Некоторое время Людмила присматривалась к более опытным кассирам и скоро освоила их приемы. Кассу надо было открыть чуть позже, продавать билеты не торопясь, чтобы скопилась очередь. Приближалось время отправления автобуса, очередь начинала нервничать. И тогда она начинала работать быстро. В спешке уже никто не пересчитывал сдачу. И скандалов не было. Ну, недополучил десять копеек – спешила кассирша, могла ошибиться. В месяц у Людмилы набегало еще три-четыре зарплаты. Появился даже азарт – ни дня без прибыли! И все-таки она нарвалась. Пожилой капитан милиции, который ходил в штатском и работал в Отделе борьбы с хищениями социалистической собственности, в так называемом ОБХСС, составил протокол. Пришлось оправдываться, даже поплакать. Теперь она всматривалась в лица, но капитан, выждав две недели, поставил вместо себя в очередь молодого лейтенанта. Она и подумать не могла, что волосатый парень в замшевой куртке – работник милиции. И снова был составлен протокол. Капитан не возмущался, ничего не требовал, но после их ухода начальник автобусной станции потребовал:

– Людмила, уходи! Я навел справки. Это клещ, от которого не избавишься. Он одну автобазу пять лет раскручивал и половину народа там пересажал.

Людмила подала заявление по собственному желанию. Некоторое время не работала, потом устроилась в химчистку-прачечную рядом с домом, на небольшую, правда, зарплату. Эту работу она рассматривала как временную, денег ей хватало. Пока жила с Гуриным и работала на автовокзале, сумела положить на сберегательную книжку пять тысяч рублей. Проценты ей давали еще одну среднюю зарплату. И в химчистке удавалось прирабатывать. Появились свои клиенты, которые за быстроту и хорошее отношение платили без квитанций. Правда, приходилось делиться с другими, но и ей оставалось достаточно. Жизнь устраивалась. Конечно, хотелось выйти замуж, но она не торопилась, присматривалась, боялась еще раз ошибиться.

Теперь она обращала внимание на пятидесятилетних: пусть будет постарше, но уже устроенный в жизни. Если мужчина приходил в химчистку несколько раз, она его запоминала, особенно если он сдавал только мужские вещи – значит, был или вдовец, или разведенный, или старый холостяк. Категория старых холостяков ее устраивала меньше всего. Эти имели свои привычки, свои странности, с которыми не хотели расставаться. Она с одним таким познакомилась. На квитанции был записан его адрес, и Людмила якобы случайно встретилась с ним невдалеке от его дома. Он выгуливал собаку. Людмила похвалила собаку – полную, мрачноватую ротвейлершу, но, когда попыталась ее погладить, псина мгновенно перехватила ее руку и предупреждающе сжала зубами.

Месяца через три он пригласил Людмилу на чашку чая. Жил он, вероятно, хорошо, в квартире стояла мягкая мебель – такие финские гарнитуры только появились в Москве. Значит, заменил старую, которую, возможно, вывез на дачу. Так и оказалось, он имел дачу, доставшуюся ему в наследство от матери. Все прошло по привычному уже сценарию. Было итальянское «Чинзано», фрукты. Она ничего о нем не знала, а он не рассказывал. Людмила осмотрела книжные полки: несколько из них были заставлены техническими справочниками, журналами по физике. Из художественной литературы – Хемингуэй, Лем, Ремарк, подборка журналов «Иностранная литература» за последний год. Технарь, решила она, и не ошиблась. Уже потом выяснилось, что он доктор наук, работает в конструкторском бюро по космическим двигателям.