Валентин Черных - Москва слезам не верит

– Можете не беспокоиться, – успокоил его Еровшин. – Я остановлюсь в нашей ведомственной гостинице.

– Замечательно! – обрадовался режиссер. – Тогда ваш одноместный номер мы можем выделить Людмиле Ивановне.

Людмила посмотрела на Еровшина. Тот полуприкрыл глаза.

– Нет, – покачала головой Людмила, – я, пожалуй, тоже остановлюсь в ведомственной.

Из-за спины режиссера возникли два рослых парня, подхватили чемодан Людмилы и сумку Еровшина. Еровшин и Людмила пошли по перрону. Режиссер пытался пристроиться рядом.

– Нам надо договориться о встрече, – предложил он Еровшину.

– Я приеду на съемку.

– Когда за вами прислать машину?

– Меня привезут.

– Мы сегодня снимаем на побережье.

– Я знаю. Буду в четырнадцать часов.

– В это время у нас перерыв на обед.

– Перенесите обед на час раньше.

Они вышли на привокзальную площадь. Тут же подкатила черная «Волга». Шофер распахнул дверцы перед Людмилой и Еровшиным. Еровшин сел рядом с Людмилой на заднее сиденье. Парни, что несли их вещи, сели в другую машину.

По узким улицам Таллинна ехали медленно, потом, когда выбрались за город, машины набрали скорость.

Ехали молча. Людмила подумала, что вряд ли у нее сохранятся отношения с режиссером.

Ведомственная гостиница оказалась дачей на берегу моря. Рядом было еще несколько дач.

Их встретила женщина средних лет.

– Людмила Ивановна, ваша комната наверху.

Комната оказалась целым этажом с гостиной, спальней, ванной и туалетом. И мыло, и белые махровые халаты, и шампуни «Флорена» – все как в квартирах на Таганке и Садовом кольце в Москве. По-видимому, их закупали оптом для всех подразделений.

Людмила приняла душ, переоделась и спустилась вниз. Стол для завтрака был уже накрыт. Еровшин залил кукурузные хлопья горячим молоком, это же проделала и Людмила. Еровшин выпил чашку кофе с поджаренным хлебом и джемом. Людмила не выдержала и съела несколько сосисок, очень уж соблазнительно выглядели, в Москве продавали белесые, безвкусные или очень соленые.

– Ты ведь была в Таллинне! – заметил Еровшин.

– Была.

– Если хочешь посмотреть, что не видела на экскурсии, или походить по магазинам, можешь взять машину.

А ведь я ему никогда не говорила, что была в Таллинне на экскурсии, подумала Людмила.

– У тебя дела? – спросила Людмила.

– Нет. Я хочу посидеть у моря, может быть, пройтись…

– Ты хочешь побыть в одиночестве?

– Я всегда радуюсь, когда ты рядом.

Они вынесли шезлонги и пледы. Еровшин читал пухлые иностранные газеты, Людмила взяла для себя детектив Агаты Кристи, изданный в Таллинне на русском языке.

Но читать не стала, ей хотелось обсудить ситуацию.

– А первая жена знает о существовании второй?

– Знает, – подтвердил Еровшин.

– И как же они уживаются?

– Они оказались разумными женщинами. Первая жена понимала, что актриса она очень слабенькая и, если уйдет, ее никто не будет снимать даже в эпизодах. Поэтому все происходит, как должно происходить. Она приезжает на съемки, снимается в эпизоде, приходит на его премьеры в Дом кино как жена. Она как бы первая. Другая приезжает в экспедицию во вторую очередь, ходит в Дом кино с детьми, но только не на премьеру, а на показ для студийных работников. Кстати, детей он усыновил.

– А разве можно, не женясь, усыновить? – удивилась Людмила.

– Конечно можно.

– Какие же вы подлецы, мужики, – вздохнула Людмила, – оказывается, все вам можно.

– Как и вам!

– Мы такое себе не позволяем. Когда у женщины есть муж и есть любовник, муж никогда не знает о любовнике.

– Очень часто знает, – не согласился Еровшин. – Но смиряется, если любит. Я знаю одного академика, очень талантливый ученый, мировая величина. Он был женат, любил свою жену и влюбился в другую женщину. Он не мог бросить жену и не мог отказаться от любимой женщины. Он заболел, чуть не сошел с ума. И тогда эти женщины, которые тоже любили его, собрались, обсудили ситуацию и решили жить втроем. Этот брак втроем продолжается уже двадцать лет.

– Они живут в одной квартире?

– У них две квартиры в одном доме.

– А я бы могла договориться с твоей женой?

– Вряд ли, – подумав, ответил Еровшин.

– Расскажи о ней, – попросила Людмила.

– Она умерла два года назад.

– И ты мне ничего не сказал об этом? – поразилась Людмила.

– Ты никогда меня не спрашивала о жене.

– Ты ее любил?

– Да.

– А меня?

– Да.

– Но почему я не родила от тебя ребенка?

– Ты этого не хотела. Ты всегда хотела выйти замуж. Ты и сейчас этого хочешь.

– Хочу. Наконец-то ты свободен.

– Я всегда был свободным.

– А если бы я родила от тебя сына?

– Сейчас ему было бы восемнадцать лет. Он бы учился на первом курсе института.

– Который готовит шпионов?

– Никогда. Я бы ему этого не посоветовал. Он выбрал бы сам.

– А у тебя есть дети?

– Да. Две дочери. Одна в Москве, разведена с мужем. Другая в Лондоне, муж – дипломат. У меня трое внуков.

– Я бы хотела познакомиться с твоей дочерью.

– Я познакомлю.

– Она не догадывается, что у тебя есть я?

– Наверное, догадывается, но эту проблему мы с ней никогда не обсуждаем.

За их спинами послышался шум гравия. Людмила обернулась. Водитель, который привез их сюда, показал на часы.

Они приехали в санаторий, где снималась встреча советского разведчика и офицера из Люфтваффе на приеме у немецкого промышленника. Разведчик должен был передать сведения о том, что Германия буквально на днях может напасть на Советский Союз. Еровшин подошел к режиссеру.

– Похоже на то, как это было в сорок первом году? – спросил режиссер.

– Да, – подтвердил Еровшин. – У вас хороший художник по костюмам.

Художник по костюмам, молодая женщина, которая родилась через пять лет после окончания войны, смущенно улыбнулась.

– На местной студии хороший набор костюмов этой эпохи.

– Не оправдывайтесь, вы – замечательный художник.

Женщина посмотрела на Еровшина почти влюбленными глазами. Он еще действует на женщин, подумала Людмила с явным беспокойством. Теперь, когда он один, с ним надо чаще встречаться.

– Прогоните этот эпизод, – попросил Еровшин режиссера. – Я хочу почувствовать атмосферу.

– Атмосферу я создам на монтажном столе и в том ателье, когда зазвучит музыка, все оденется шумами, – снисходительно объяснил режиссер.

– И все-таки, – настаивал Еровшин.

– Репетиция! – скомандовал в мегафон режиссер. – Все по местам!

Массовка задвигалась. Лакеи разносили подносы с шампанским.

– Фонограмму! – скомандовал режиссер.

Начались танцы. На переднем плане танцевала пара: молодые, белокурые. Они это делали удивительно слаженно.

– Это сто двадцать седьмой кадр, – пояснил режиссер Еровшину и протянул ему режиссерский сценарий.