Аркадий Вайнер - Визит к Минотавру

– Черствые и бездушные мы люди с тобой, Тихонов, – блеснул он золотыми зубами. – Не имеем деликатного подхода к молодому неопытному человеку, впервые оступившемуся в жизни.

Я засмеялся:

– Мельник у нас действительно тонкий, мечтательный паренек. Ну так что, Мельник?..

Он скинул полушубок, аккуратно свернул его и положил на пол у дверей, подошел к столу, уселся прочно, провел рукой по лысине, деловито сказал:

– А чего ж теперь делать-то мне остается? Придется говорить, а то, я вижу, сердит вы, гражданин начальник, сразу в амбицию. Чего ж вас злить понапрасну, и так видать, что вы мужчина серьезный.

– Это с самого начала надо было понять – для собственной же пользы, – сказал комиссар и, нажав кнопочку на пульте, сказал в микрофон: -Стенографистку ко мне…

– С чего начинать? – спросил Мельник.

– С начала. С детства с самого.

– Э-э, долгая будет тогда история. Мне ведь, почитай, годов, как вам обоим будет.

– Ты на нас жалость не нагоняй, – сказал комиссар. – А лег тебе всего на пять больше, чем мне.

– Труднее мои годы были, потому много они дольше, – мотнул головой Мельник. – Прятаться – оно всегда тяжельше, чем вдогонку бегать.

– Угу, – кивнул комиссар. – Кто же это тебя прятаться заставлял? Ты же ведь, говорят, как Кулибин, все своими руками сделать можешь. Вот и работал бы себе на здоровье.

– Задарма-то? – зло посмотрел на него Мельник. – Кабы жизнь по-другому выстроилась, я бы миллионер был, своим заводом управлял, а не у тебя в кутузке горюнил с ворами-то…

– Чем же это жизнь твоя не задалась?

– Потому как жить по-людски не даете – если человек умел и к работе охоч, должен иметь он свое материальное награждение. Я работать – спор да умел, а рядом – дармоед. Ему – за общественность, за болтовню – грамоту, он, бездельник, как всяк дурак, красному рад, да и не стоит он большего, а мне – на кой шиш нужна мне грамота? Я свою прибыль иметь хочу – а мне прогрессивку, пятак за просто так в зубы ткнут и на Доску почетную. Ударник! А мне ваш почет, как рыбке зонт. Мне моя копейка надобна, тогда бы сроду на чужую не позарился. Да и не брал я никогда чужого вот до последнего случая. Инструмент фартовым людям делал – это было! Так они его за деньги покупали у меня, а что там творили они с ним – меня это не касаемо.

– Хороша у тебя философия, – пробормотал комиссар.

– А чего в ней плохого? Это если я в сельпе топор куплю да жене дома башку снесу, что же – продавца со мной под суд? Я свой труд, умение приложил, вещь изготовил, а там не мое дело – «фомкой» и гусиной лапой орудуют или пользуют как сверло либо там вороток!

Комиссар тихо засмеялся и спросил:

– А ты зачем молнии на «фомках» ставил? Вещь приметной делал, скорее засыпаться можно было. Зачем? Мельник пожал плечами:

– Просто так ставил. Вроде знака моего мастерового… Чтобы знали…

Комиссар покачал головой:

– Нет, неправда это, что просто так. А знак свой – это точно. Чтобы не спутали. Риск хоть и понимал, а жадность была сильнее. Блатной переплачивал охотно, шик свой в этом видел, да и вроде гарантии были твои молнии для него – знали, что ты хороший мастер. Но это теперь все неважно, я так, кстати спросил. Значит, заработку тебе честного не хватало, повязался ты с ворами. Так?

– Так, – согласился Мельник.

– А я вот на тебя уже все бумаги вытребовал, – сказал комиссар. – Не видать по ним, чтобы ты сильно бедовал на государственной получке. Куда тебе больше было – у тебя же детей нет?

– А при чем дети? – удивился Мельник. – Человеку и без детей копейка живая нужна.

– А зачем? – простовато спросил комиссар. Мельник наклонился к нему ближе, жарко дыша жадностью и завистью.

– Ты соседей, чай, только на нижнем этаже у себя видел. Покои у тебя в квартире, поди, барские, как генералу полагается быть. И машиночка черная, лаковая с шофером подается по утрам, теплая, чтоб не застыл ты по дороге, спаси бог. И дачка об два этажа, из кирпичиков сложенная, с участком на гектар на цельный – все, все это имеешь. А мне почему нельзя? У нас ведь равенство! Или я рылом до равенства не вышел? Так ты скажи – я еще потерплю, повременю, когда мне все это понастроят да на блюде с полотенцем подадут..,

Комиссар задумчиво забарабанил по столу карандашом, а я про себя засмеялся – Мельник до удивления попал не в цвет: комиссар только три года как переехал из коммунальной квартиры в двухкомнатную малогабаритку, из физкультурных соображений принципиально ходит на работу пешком, а дачи не имеет, поскольку яростно ненавидит всякие дачные кошелки, комаров, клубничные грядки и необходимость ежедневно терять два часа на езду. По той же причине он терпеть не может охоту и рыбалку.

А комиссар сказал:

– Да, имею. Квартира хорошая и дачка – ничего, не жалуюсь. И шофер с машиной положен мне по должности. Ну и что? Что следует из этого?

– А то следует, что ты от государства все это за так имеешь, а мне хоть бы малую толику от добра твоего руками своими мозолистыми заколотить надобно. Вот и считаешь ты меня жуликом, а я тебя тем и хуже только, что тоже жить хочу по-людски…

Комиссар засмеялся и с любопытством спросил:

– А кто был твой папа, Мельник? Чем отец занимался?

– Не бойся, не фабрикант, не помещик, не эксплуатировал никого. Трудовой был он человек.

– А точнее. Где трудился? Батрачил? На заводе Нобеля лямку тянул?

– Не батрачил, но и ему в жизни досталось горюшка да слез хлебнуть. Мастеровой он был человек.

Комиссар открыл ящик стола и достал несколько бумажек.

– Вот запросил я о тебе сведения по месту рождения и подтвердили мне, что твой папаша был действительно человек мастеровой. Архивы, знаешь, какую память долгую держат? И людей-то уж никаких не осталось с тех пор, а там все записано…

Мельник подсох лицом, глаза потускнели, пропал в них жаркий злой блеск. А комиссар надел на нос очки, отодвинул бумагу подальше от глаз:

«…Мельник Андрей Никандрович, 1882 года рождения, мещанин города Самары, почетный гражданин городской, жалован золотой медалью Союза русских промышленников, владелец собственного каменного дома и двух доходных домов, держит механическую мастерскую с кузней и слесарную мануфактуру, имеет откупной лист на сборку и ремонт самодвижущихся экипажей американской компании „Форд“. В августе 1916 года получил заказ военного министерства на изготовление бронеавтомобилей, но развернуть производство смог только в 1918 году и поставлял броневики для армий атамана Краснова и генерала Деникина. Участник контрреволюционного заговора в Самаре, расстрелян по приговору Военно-революционного трибунала…»

Комиссар положил бумагу на стол и сказал:

– Вот видишь, и впрямь папаша твой мастеровой был человек.