Анатолий Курчаткин - Звезда бегущая

— Никаких разговоров у нас не будет! — Аня на диване засунула руки в карманы курточки — словно бы спрятала туда себя всю.

Лида не обратила внимания на ее выкрик.

— До следующей встречи, Миша, хорошо?

— Миша, сиди! — приказала Аня.

— Хорошо, оставайтесь, — совершенно неожиданно для Ани согласилась Лида. — Меня лично все устраивает.

Аня вскочила с дивана, как будто ее подбросило.

— Ладно, иди, будь по ее!

Миша вышел из комнаты вслед за Аней, забыв попрощаться. Слышно было, как он одевается, и затем входная дверь чавкнула, открывшись, замком, но не закрылась, — Аня вышла проводить его к лифту.

— Ну что?! — спросила Марина у Лиды, тихо на всякий случай, чтобы их разговор не мог быть услышан там, снаружи, за полупритворенной входной дверью.

Лида махнула рукой.

— Узнаю Аньку! Я когда услышала, я даже не удивилась! В нижнем белье по лестничной клетке незнакомого дома разгуливала.

— Как?! — Ошеломленную Марину так и взорвало смехом.

— Вот так. В одних трусиках. Для того меня и просили что-нибудь ей захватить.

Марина смеялась — еле могла говорить.

— Ничего себе! Как это вышло?

— «Левис» ей очень хотелось. — Теперь Лида руками развела, как бы добавила этим жестом к своим словам: представляешь, дурочку?! — Джинсы фирмы «Левис», итальянские, знаешь такие? Просто спала и видела себя в этих «левисах». Какой-то там шов, какой-то пояс, Теперь мне ясно, что у нее за дело сегодня было. Подруга у нее есть, со школы еще. Та еще подруга, хотя вот в институт народного хозяйства поступила… Светка эта, оказывается, позвонила ей: есть какие-то парни, у которых есть «Левис», Анькин как раз размер, и тем парням этот «Левис» почему-то не подходит, они хотят меняться. А у Аньки финские, у нас в магазине купленные, но финские тоже «фирменные». Можно, значит, меняться. Поменялась… Систему ей парни предложили: чтобы вы нас не надули, а мы вас, заходим в какой-нибудь дом, вы на этаж выше, мы ниже, снимаешь джинсы, Светка отдает их нам, мы передаем тебе примерять «Левис». Зашли. Сняла она свои джинсы, прямо на лестничной площадке, отдала их Светке, та понесла вниз, а потом наверх — с голыми руками: твои отобрали, своих не дали… Марина уже не смеялась.

— Так Светка эта, она же с ними, с этими парнями вместе, это же ясно!

— Как божий день ясно. И этой дурочке тоже ясно уже. Говорили ей с матерью не водиться со Светкой, — нет, Светка то достать может, это может… Светка ее бросила там в подъезде! Поохала с ней, поахала две минуты и говорит: ну, ты иди по квартирам постучись, попроси под паспорт что-нибудь надеть, а мне уходить надо. И ушла. Тогда Анька и поняла. Но делать нечего, пошла стучаться. Да нарвалась на каких-то, как они ее увидели, а видок — сама представляешь, так и вызвали по телефону…

— Представляю! Нет, представляю!.. — Марина снова была не в силах сдержать смех.

Стукнула закрывшимся замком входная дверь. Аня в прихожей прошелестела курткой, снимая ее, и появилась в комнате.

— Слушай, — сказала ей Марина, — мне Лида тут все рассказала. Повеселила ты, наверно, милицию… Заявление-то хоть на Светку эту свою написала?

Аня снова плюхнулась на диван.

— Вам бы так повеселить, как я повеселила. Узнали бы, что это такое.

— Аня! Ты! Ты сама и только сама, только одна, и никто больше, виновата во всем! — Лида говорила отчитывающе и моляще одновременно. — И это тебе должно быть уроком! И не надо поэтому быть такой агрессивной!

Марина подошла к Ане, села рядом, приобняла ее.

— Анечка, да неужели ты подумала, что я над тобой смеюсь? Очень сочувствую. Что ты!

Аня молчала какое-то время. Потом лицо ее все перекривилось в злой усмешке, и она тряхнула головой.

— Светке я покажу! Я ей отомщу, она запомнит!.. Что толку от моего заявления? Написала, конечно. Она скажет, что ничего не было, что я на нее по злобе… и все! Все заявление. Я ей сама покажу, я знаю как!

— Аня! Никаких покажу! Аня!.. — Интонации Лидиного голоса были все так же отчитывающе-молящи. — Ты сегодня получила урок, и он должен стать последним. Ты должна понять, что вся эта твоя погоня за всеми этими мелкими жизненными удовольствиями вроде джинсов, компаний, кафе… в этом нет смысла. Никакого, абсолютно! Смысл — это всегда что-то, что можно объяснить, выразить словами, а тут — пустота… пустота, бессмыслица! Счастье жизни — чтобы иметь смысл ее, а из бессмыслицы никогда не будет никакого счастья!

Лицо у Ани по мере того, как Лида с жаром и убежденностью говорила все это, приобретало более и более презрительное выражение.

— У тебя-то у самой — много смысла? — сказала она сестре, когда та закончила. И глянула на Марину. — У обеих! С высшим образованием обе, педагогини! А чего в школе не работаете? Чего лаборантками какими-то? Зачем учились? Бумажка та, бумажка эта… то же, что у меня, только побольше получаете!

Начала Аня чуть повышенным тоном, но пока говорила, все распалялась и распалялась и кончила уже совсем криком.

Она умолкла, выкричавшись, и наступило молчание. Прервала это молчание Марина.

— Разве, Аня, дело в работе? — проговорила она резко. — Лида не это имела в виду.

Лида как бы очнулась от звука Марининого голоса. Подошла к дивану, села подле Ани с другой стороны и положила ей руку на голову.

— Я была, как ты, а тебе было всего шесть… — сказала она с неожиданной мягкостью и нежностью. — Ты такой прелестной девочкой была. Я за тобой ходила в детский сад, и мы с тобой шли потом домой… И моя рука до сих пор помнит твою руку в ней…

— Лида! Лидуня! — со всхлипом бросилась к Лиде на грудь Аня. — Милая моя!.. Так хочется быть счастливой! Так хочется! Милая! Ну, почему, почему?!

Ее трясли рыдания, и каждое сказанное слово давалось ей с великим трудом.

— Что «почему»? — со счастливой улыбкой спросила Лида.

— Почему никак, никак… хочешь и не можешь… невозможно понять, что оно!

Едва ли Ане нужен был сейчас ответ, и Лида, гладя ее по голове, не ответила.

На журнальном столе зазвонил телефон.

— Ой! — вспомнила Лида. И посмотрела на Марину: — Андрей приходил?

— Приходил… — с непонятной интонацией отозвалась Марина.

— И уже ушел?

— Время у него было очень ограничено.

— А-а… — погасшим голосом протянула Лида. К телефону как хозяйке следовало подойти ей, и она осторожным движением отстранила Аню от себя и поднялась. — Алле! — сняла она трубку.

— Я забыла сказать: тебе отец звонил, — вставила Марина.

Лида кивнула ей, что услышала. И сказала в трубку:

— Здравствуй, папа. Передали, да. Что узнали — не говорили, нет. — Она послушала отца и улыбнулась. Разговор с ним мало-помалу оживлял ее. — Ну что ж! Почему бы ей тебя и не узнать? Твой голос, наверно, пол-Советского Союза узнало бы. — И теперь не улыбнулась, а уже засмеялась: — Ой, а ты тщеславный, пап, ой какой тщеславный!.. Ладно, я прощаю. В следующую среду, я поняла, Обязательно буду. Непременно. Можешь не сомневаться. В любом случае. До свидания, родной, — Положила трубку и объявила Марине с Аней: — Требует меня на сдачу их нового спектакля. — В голосе ее билось счастье.