Анатолий Курчаткин - Звезда бегущая

Лида, глядя на Аню из-под руки Нины Елизаровны, которая все останавливала и никак не могла остановить ей кровь, сказала:

— А я за тебя и в самом деле так испугалась, Аня… Бросилась к нему, а сама думаю: вдруг и вправду ударит этими штуками мою Аньку…

Аня, стремительно развернувшись, рванулась к дивану, к сидящим на нем сестре с матерью, опустилась перед ними на колени и обхватила обеих за шею.

— Лидонька! Мамочка! — заговорила она сквозь прорывающиеся в голосе слезы. — Так хочется счастья, так хочется!.. Почему не везет, скажите. Конечно, он жлоб, дурак, ограниченный… я знала, все знала… но я хотела, чтобы он на мне женился… я с ним была бы счастлива, я знаю. Для счастья вовсе не нужен умный, щедрый, красивый… он семью хотел, детей и чтобы в доме всего в достатке… а мне больше не нужно ничего. Дом, детей бы родила, машина поехать за город… я его разглядела, он бы мне обеспечил.

— Аня! Что ты говоришь, Аня?! — Признание дочери вызвало у Нины Елизаровны приступ раздражения. — Разве в этом может быть счастье: машина, достаток… И все?

Аня разомкнула руки и поднялась.

— Дети! Я сказала: и дети!

Слез у нее в голосе больше не было.

— Но дети не могут быть самоцелью. Люди ведь не животные.

— А без детей мы выродимся, исчезнем с земли, как нас и не было! — теперь Аня говорила уже с обычной своей агрессивностью.

— Ну, уж на этот-то счет не беспокойся, — усмехнулась Нина Елизаровна. — Не выродимся.

— А может, и выродимся, — негромко, как для себя лишь, сказала Лида.

Она подняла руку и перехватила у матери ватный тампон, которым та останавливала ей кровь.

— Это почему? — спросила Нина Елизаровна.

Лида не ответила. Она встала с дивана, прошла к платяному шкафу, открыла створку с внутренним зеркалом, отняла вату от раны и посмотрела на себя.

— Красавица…

— Почему выродимся? — повторила вопрос Нины Елизаровны Аня.

— Потому что мы не животные, — не поворачиваясь к ним, по-прежнему глядя на свое отражение в зеркале, ответила Лида.

— Ничего не понятно, — подумав, сказала Аня. — И что из этого?

— Страшно рожать, когда не знаешь: для чего? Когда не понимаешь смысла. Не видишь цели…

— Это твой личный опыт, — перебила ее Нина Елизаровна. — Не распространяй свой личный опыт на все человечество.

Лида отняла тампон ото лба — вроде бы кровь больше не шла — и повернулась.

— А знаешь, — сказала она тихо, глядя на мать, — почему я не родила тогда? Не хотела, чтобы ребенок рос без отца. Ты-то сама росла с отцом, ты не знаешь, что это такое — без отца. Мы с Аней знаем. Я не укоряю тебя. Констатирую. Любимое словечко нашего завкафедрой.

Слова ее отскочили от Нины Елизаровны сухим горохом.

— А если знала, как без отца, — сказала Нина Елизаровна, — так нечего было с этим своим Андреем тянуть столько лет. Надо было находить другого, замуж за него — и пожалуйста, с отцом. Сколько тебе названивали.

— Что ты говоришь, — так же тихо, как до того, отозвалась Лида. — Если бы я просто его любила… а он сам для меня как ребенок был. Разве можно бросить ребенка?

— Бросила ведь все-таки? — хмыкнув, сказала Аня.

Сжав кулаки, так что побелели косточки на пальцах, Лида закричала — с неожиданной силой, сдавленным, стиснутым криком:

— Молчи! Молчи!..

За полуотворенной дверью бабушкиной комнаты раздался грохот.

На мгновение все замерли — и поняли: это бабушка пыталась взять судно сама.

— О боже, — сказала Нина Елизаровна, бросаясь туда. — Что она, в самом деле… ведь никого чужого в доме.

Аня подошла к лежащей на полу умывальной раковине и легонько пнула ее.

— Кто б нам ее установил все-таки…

Слышно было, как в соседней комнате Нина Елизаровна что-то говорит бабушке.

— Давайте спать ложиться, — так же, как и Аня, в пространство перед собой сказала Лида.

— А чай допивать? — спросила Аня.

— Ты еще хочешь чаю?

Вышла от бабушки Нина Елизаровна.

— Бабушка нарочно его уронила, — сказала она. — Чтобы мы прекратили.

— Есть предложение, мам, чай не допивать, ложиться, — сообщила ей Аня.

Нина Елизаровна согласилась:

— Давайте. — И повторила, теперь для одной Лиды: — Оно ей вообще не нужно было. Специально, чтобы мы прекратили!

Когда раскладушка уже была разложена на своем обычном месте, постели постелены, будильник заведен, чтобы прозвонить утром в свой час, и начали раздеваться, Лида попросила мать:

— Мама, ляжешь сегодня с бабушкой? Я бы хотела сегодня принять снотворное.

Но Нина Елизаровна, оказывается, тоже собиралась сегодня пить снотворное.

— Аня, может быть, ты? — посмотрела она на младшую дочь.

— Ой, да ну что вы ко мне! — с недовольством отозвалась Аня. — Вы же знаете!..

— Ладно, тогда все. Ложусь я, — коротко сказала Лида.

— Тогда я. Сколько все ты да ты… — Нина Елизаровна глядела на Аню испепеляющим взглядом, но та будто не замечала ничего.

— Лидка, а если ты здесь, — сказала она, — ляжешь на раскладушке, а? Мне так на ней надоело. А я на диване. Тебе же все равно.

— Пожалуйста. — Лида согласилась.

Они сходили с Ниной Елизаровной на кухню, выпили там каждая свою порцию снотворного, вернулись, и Лида, дождавшись, когда мать зайдет в бабушкину комнату, выключила свет.

Крутая ночная темень стояла за окном. Лишь уличные фонари далеко внизу разжижали ее кое-где туманными белесыми плешинами.

— Спокойной ночи, Ань, — сказала Лида.

— И тебе, — почти сонно уже отозвалась Аня.

Тишина настала в квартире. Дом с четырьмя обитающими в нем женщинами — юной девушкой, для которой жизнь была еще сплошной туманной неизвестностью, тридцатилетней ее сестрой, которая довольно отчетливо различала свой путь и разве что неожиданный поворот сулил ей что-то совершенно неведомое, их матерью, не осознавшей еще, что все развилки на ее дороге кончились, что дорога уже привела ее к тому конечному пункту, к которому она стремилась, и старухой, изжившей свой век, выбредшей на обочину и поджидающей своего последнего часа — дом этот погружался в сон.

И вдруг со страшным грохотом полыхнуло, раздался дикий Анин крик; Лида, вскочив с раскладушки и дернув шнур выключателя, увидела, что Аня, держа почему-то в руках одеяло, стоит на диване и губы у нее трясутся.

Из бабушкиной комнаты, с насмерть перепуганными глазами, вылетела Нина Елизаровна.

— Что такое?! Что случилось?! — закричала она истошно.

— Я одеяло… — продолжая все так же стоять на диване, дрожащим голосом заговорила Аня, — оно сбилось в пододеяльнике… я подняла его ногой, чтобы встряхнуть, и тут это… я подумала, война… атомная бомба взорвалась…

Во время этой ее сбивчивой речи Лида глянула на ружье, как-то небрежно-косо висевшее на медвежьей голове, глянула туда, куда смотрели стволы, забралась к Ане на диван, сняла ружье и понюхала замок.