Валерий Пономарёв - Нежданно-негаданно [сборник]

— Закончили. Больше, отец, работать тебе не дадим, вот и врач так сказала.

— Да, да, отдыхать вам пора, и болеть не будете, — заговорила врачиха.

— Я как лучше для дела, Андрюха.

— У нас все в порядке, отдыхать тебе пора.

Врач сказала Андрею, что Егор Кузьмич переутомился, ничего нет страшного. Люди стали расходиться, Андрей уехал в поле.

Егор Кузьмич чувствовал себя не худо, долго разговаривал на завалинке с Авдотьей, соседкой Павлой, потом захотел идти в избу, полежать. Авдотья ушла на поскотину, а Павла домой.

Оставшись один, Егор Кузьмич почувствовал себя опять плохо. В голову полезли думы: все пристроены, Авдотья к Генке уедет, раз зовет, он к Андрею уйдет, а вот Григорий пьет, веру в себя потерял… Жалко. Какой палец ни отрежь — больно. Что придумать?.. К Марфе не идет.

Ему стало хуже, в глазах сизо сделалось; он прилег на диван, но заснуть не смог, почувствовал жар, бросившийся в голову. «Что это опять? На улицу надо выйти, на свежий воздух — полегчает, может».

Он поднялся, вышел, пошатываясь, в сенки, сел на ступеньку. Отпустило вроде… В голову полезла мысль о соседском Федотовом сыне. Мирное время, а парень погинул… Позавчера бумагу принесли. Что им надо, этим китайцам?.. Вроде досыта пороха нанюхались. Надо бы попроведать Федота, старик все-таки, да вот сам еле сидит. Только подумал, опять начало накатывать. «На воздух надо». Выйдя в ограду, Егор Кузьмич почувствовал, как у него набухают виски, давит на них, ноги немеют. «Что это екое, ей-богу?» Потом в висок кольнуло сильно, он схватился за косяк, еще толкнуло, голову сжало со страшной силой, и ограда пошла кругом, опустился на приступышек крыльца. Ограда медленно остановилась… отпустило немного… Егор хотел встать, пойти лечь. Сидеть ему было тяжело, но почувствовал, что левая нога не слушается — чужая, и рука левая тоже. «Вот ладно! Вот добро. Достукался». Он навалился на косяк. «Все, видно, все! Отходил! Да, может, пройдет!» — начал успокаивать сам себя. Егор Кузьмич знал, что это такое. «Хоть ладно, не шибко. Соображаю». Он попробовал говорить вслух:

— Андрей, Андрей.

Язык слушался, но был тяжелый и мешал во рту, а слова получались. Потом опять нахлынули думы:

«Все сделал. Они доделают. Справятся. Фундамент крепкий заложен… Андрюха справится…» Вспомнил о жене Андрея Галине, внучонке Юрке. «Хоть бы успели приехать. На курорте хорошо, но со стариком увидеться надо. На курорт бы не в это время ездить, не в уборочную… Ну, да сами большие…» В памяти всплыл внук Генка. «Надо, пожалуй, телеграмму дать — приедет. Дома-то с четырнадцати лет не живет. Скиталец! Боевой! Этот не пропадет. Но и слава богу. По мере возможностей все время ему посылал, пока учился. Благодарил. А приезжал редко. Вся деревня скитальцем считает. И сейчас непонятен он нашим деревенским. Ездит все. Пишет че-то… А я все верил, что из него человек выйдет. Башковитый. Вспомнил, как последний раз приезжал, слова старые записывал. Надо, говорит. Вишь как?! А вел себя просто, как мужик деревенский».

Егор Кузьмич оперся на правую руку, начал подниматься, встал на правой ноге, левая болталась как плеть, не чувствовала ничего, и рука тоже…

…Андрей возвращался с поля, увидел на улице пьяного Григория, посадил его, чтобы завезти домой, но прежде решил завернуть к отцу. Подъехал к воротам, остановился, вылез из машины. В противоположную дверцу вывалился Григорий и, шатаясь, бормоча что-то, поплелся за Андреем. Они увидели, как Егор Кузьмич, держась за стену, пытается шагнуть, но не может, нога не слушается. Андрей подбежал, взял отца под руку. Григорий подошел, еще не понимая, в чем дело.

— Что с тобой, отец? — почти выкрикнул Андрей.

— Ничего, Андрюха, ничего… Стукнуло легонько.

С Григория хмель как наждаком сняло:

— Прости меня, отец, прости.

Егор Кузьмич погладил здоровой рукой голову Григория, прижал ее к себе и сказал тихо:

— Прощу сынок, прощу. Выбрось из головы Надежду. Вот тебе мой наказ. Легче тогда будет — и пить не станешь.

Егор Кузьмич почувствовал тяжесть, тело становилось грузным, свинцовым.

— Ведите меня в избу, на кровать. Не могу я.

Григорий вскочил, подхватил отца с другой стороны, и они занесли его в дом, положили.

— Ты, Андрюха, линию так и держи. Люди должны верить в тебя, в дело, — и как в своем собственном хозяйстве робить должны. Агроному не препятствуй, пусть науку свою двигает. Башковитый! А если че не так, — прямо в область пиши, — не бойся. Хозяйствовать с умом надо. Не по-верхоглядски. Так, чтобы дело ладно было…

Надо ребят наших сельских с малолетства привечать и приноравливать к работе деревенской — колхозной, чтобы припадали они к земле и оставались в колхозе. Это шибко аккуратно, бережно надо делать, Андрюха. А уж полюбят сызмальства малец или девка дело наше — так и останутся верны ему.

Отцов с матерями надо напутствовать, чтобы прививали у ребят тягу к земле-то, делу нашему. Самому зорко следить и душу во все вкладывать. Правильно делаешь, что в школу часто ходишь, хорошо, что школьники на практику в колхоз охотно идут.

Верно и поступаешь, что документы после окончания школы не сразу отдаешь, внушаешь… Посылаешь от колхоза учиться дале.

Хоть и ругает тебя начальство, что задерживаешь ребятню, а без этого как? Не делать этого — убывать народ в колхозе станет, и захиреет колхоз.

Кто способный к другому делу, не к земле, того, понятно, не удержишь, да и нужды нет. А основная масса — надо, чтобы оседала в колхозе.

А то вишь, вон, как в Малиновском совхозе вышло; робить некому, и молодежь вся разбежалась. На шефов этих, заводских, — надежды мало. Приедут — только дурачатся, водку пьют да картошку в землю втаптывают.

Уж присоединили бы этот совхозишко к заводу, откуда шефы ездят, тогда бы они не так стали относиться, шефы-то. Заместитель директора завода наведывался бы, раз их это хозяйство, и спрос с них другой, и с запчастями, ремонтом техники намного бы легче было. А так — нет, не дело.

Больно было Егору Кузьмичу видеть неразбериху, разброд, бесхозяйственность и казенщину в соседнем совхозе, думалось, ведь когда-то богатый колхоз это был, потому что хозяин там был, вел дела с умом, и с народом обращаться умел, заставить мог, внушить, и люди уважали его.

А как умер Степан — председатель — и пошло все колесом. Вдруг почему-то захотели сделать совхоз, послали директора какого-то не здешнего из города, который и землю, и хозяйства сельского не знает, с народом свысока говорит, нос кверху и глаза в небо.

Ну и пошло: завалили дело, разбрелись все.

А Степан сад какой выходил колхозный, а теперь в этом саду коровы да козы ходят.

Пахать и сеять, ехать на сенокос некому — все с найму. Даже доярок вербовать ездили, да привезли с длинными ногтями, вымя, видно, царапать. Эти девки пришлые — и разъехались вскоре, непривычные. «Эх! — вздохнул Егор Кузьмич, — к чему это приведет?! Неужели не видят. А потом жалуются те же шефы, что мяса нет. Так откуда оно будет, если так хозяйствовать станем?»