Николай Кузьмин - Соседи

Старик, страдающе свистя больными бронхами, сидел на скамейке как бы сам по себе, но не сводил с приезжего, задремавшего в тени человека деловых осторожных глаз.

— Гвоздями, говорю, не интересуетесь?

Красильников рассмеялся и, убрав с колен накалившийся пиджак, с наслаждением встал.

— Нет, отец, гвоздями не интересуюсь. А вот пивом пли, на худой конец, квасом…

У старика разочарованно опустились рыхлые плечи. Он брезгливо оттянул на сырой груди рубашку и с отвращением помахал себе в лицо ладошкой.

— Жарко.

Обратно Красильников вернулся скорым широким шагом. В каменном подъезде было прохладно, и он, взбегая по ступенькам, чувствовал, как тянет и саднит от пота все усталое, истомленное зноем тело.

На этот раз ему открыли сразу, едва он позвонил. Встретила его Роза, отдохнувшая, причесанная, встретила как хозяйка, у которой в доме приезжий человек.

— Дядю Леню не видели? Значит, опять до поздней ночи. Сказал, что вас пойдет искать.

— А я и не уходил никуда, — сказал Красильников, избавляясь от неостывшего пиджака. — Жарко. До моря так и не дошел.

— Так день-то! — сказала Роза, пряча пиджак. — Подождите лучше до вечера. У нас ванна есть. Отдохните по-человечески.

Да, здесь он был человеком желанным, и Красильников, не имевший близкой родни, никогда не ездивший по гостям, вновь почувствовал себя стеснительно от неподдельного радушия хозяйки. Когда он, с длинными мокрыми волосами, неся в одной руке ботинки, в другой полотенце, прокрался босиком по темному коридору, в комнате было пусто, но все заботливо приготовлено: занавешено окно и в покойном сумраке на свежей постели белел угол откинутой простыни…

Ходить по ресторанам Красильников не привык, не любитель был даже в лучшие свои годы, однако ресторанный обиход знал, потому что жене в последнее время приходилось подолгу бывать в отъезде.

Здешний ресторан оказался не чета черемховскому, и Красильников, стеснительно миновав роскошного, с надменной бородищей швейцара, остановился в широких, как ворота, дверях. Зал был велик, слишком велик, но сквозь слоистый дым, поверх голорукой хохочущей публики Красильников сумел разглядеть эстраду и там, на самом верху, на узенькой, как колышек, табуреточке узнал Олега, Пашкиного сына, нарядного, вертляво-веселого, совсем не такого, каким запомнился ему парнишка утром.

Со своей табуреточки Олег зорко заметил стоявшего в дверях Красильникова, — и тотчас все, кто был на эстраде, обернулись и стали вглядываться, а какой-то человек, немолодой, но тоже одинаково со всеми нарядный, черно-белый, соскочил в зал и, прихрамывая, заторопился навстречу. Только по хромоте и признал его Красильников: до того изменился Семен.

Он не устоял, не дождался, пока проберется к нему между столиками Семен. Нетерпение овладело им еще там, в комнате Розы, когда хозяйка стала наряжать отдохнувшего гостя и бережно гладила через мокрую тряпочку извлеченный из чемодана костюм. И он нетерпеливо подгонял шофера такси, и выскочил нетерпеливо, и только здесь, на пороге, немного оробел.

Подвыпившие люди, шумевшие за столиками у дверей, умолкли и обернулись, когда вдруг двое немолодых мужчин сбежались на ковровой истоптанной дорожке, с размаху прянули грудь в грудь и замерли, зарылись лицами, крест-накрест обхватив друг друга. С того момента исступленность встречи обеспечила друзьям постоянное и почти всеобщее уважительное внимание, — нечасты такие встречи в теперешнее время.

— Ну?.. — проговорил наконец Семен, немного отстраняясь, чтобы вглядеться затуманенными глазами, но тут порыв снова соединил их, и Красильников почувствовал, как бьет его по спине труба, которую Семен, забывшись, потащил с собой через весь зал. Он сильно изменился за все эти годы, совсем неузнаваем стал, и Красильников лишь по каким-то малым приметам узнавал в нем прежнего Семена. Эта представительная полнота, вальяжность, поперечный галстучек под круглым подбородком… Инженер, настоящий инженер — специалист с достатком, — именно таким представлял себя в будущем Семен на фронте. Руки Красильникова соскакивали со спины Семена, — скользил по импортной рубашке гладкий подклад дорогого твердого пиджака.

— Пошли, — задушевным голосом сказал Семен, и они, не разнимая рук, не поправляя пиджаков, побрели, толкаясь, к стенке, где расторопный официант, завидя их, принялся быстро прибирать освободившийся столик.

— А ты хорош… Хорош… — взволнованно говорил Красильников, не переставая поражаться переменам в Семене и все же узнавая его. — Даже не думал…

Чтобы не мешать официанту, Семен отодвинулся от столика и, довольный, улыбающийся, показал, что разговор потом будет, настоящий разговор, а сейчас пусть сначала приготовят все. Он не знал, куда девать из рук трубу, и, казалось, немного стеснялся. Смущала и гостя Семенова труба, небольшая сверкающая штучка, которой бывший разведчик зарабатывал на жизнь. Красильников сейчас особенно остро вспомнил, как много говорили они на фронте о будущем, — они тогда устали от войны и тосковали по мирной жизни, как зерна по земле, и Семен во сне, бывало, видел свой обязательный инженерский диплом. Он и под огнем тогда боялся и полз все к тому же, о чем мечталось, а приполз, выходит, к этому вот… к трубе. «Но, видно, завлекательней и выгодней труба-то, — подумал быстро Красильников, все больше замечая, как стесняется своего инструмента старый фронтовой товарищ. — Иначе бы чего?.. Уж Семен своей выгоды не упустил бы».

Выручил Семена высокий щеголеватый парень с узким интеллигентным лицом, тоже черно-белый, как все из оркестра.

— Сеня, мы, однако, без тебя, — сказал он, непринужденно приблизившись.

— Да, ребятки, — согласился Семен, отдавая ему трубу и с облегчением придвигаясь к столику. — У меня сегодня ситуация — друг. Фронтовой друг.

Парень понимающе улыбнулся.

— Сегодня заказов будет — навалом. Командированные.

— Валяйте! — отпустил его Семен.

Красильников, сцепив перед собой пальцы, с интересом рассматривал гудящий, утонувший в дыму зал, но, когда появился ловкий официант с нагруженным подносом и принялся быстро, изящно загромождать стол, он руки убрал и попробовал помочь, однако официант необидно и мягко отстранил его, а Семен, засмеявшись, проговорил:

— Сиди. Не твое дело.

Во рту Семена, когда он улыбался или говорил, сверкали сбоку нарядные драгоценные зубы, и, кажется, сияние их придавало его лицу что-то новое, неузнаваемое. Однако Красильников еще не присмотрелся как следует, не решил для себя.

— Твое дело пить сегодня, — сказал Семен, дождавшись, пока управился официант, и принимаясь сам хозяйничать за столом. — Ну, так сколько это выходит?