Анатолий Данильченко - Метелица

Взрослые о чем-то разговаривали, и Артемка стал прислушиваться. Оно всегда интересно узнать, о чем взрослые говорят. Особенно когда они думают, что дети заняты уроками или еще чем и не слышат их. Как бы не так, ведь уроки пишут не ушами.

— …Да все хорошо как будто, — говорила мать.

— Дай-то бог, если так, — гудела по-мужски Степанида Ивановна. — И все же я прямо скажу тебе, Ксения Антиповна, не потворствуй. Кот он хороший, как я заметила. Хоть и земляк мне, а все равно кот.

— Какой еще кот?

— А такой, что мурлыкает, когда по шерстке гладят. Против шерсти пробовала? Царапнет, Ксения, строптив. Ты не серчай на старуху, полюбились вы мне с парнишкой, потому я…

— Ну спасибо на добром слове. Сама замечала, да как-то не придавала значения. Учту.

— Учти, учти. Много их на нас, на баб, командиров! Вот и мой… — Она осеклась и заговорила совсем другим тоном: — Кажется, к тебе Дашка направляется. В комнату я… Не хочу лишний раз… Неприятно.

Артемка догадывался, почему Степанида Ивановна не хочет встречаться с теткой Дарьей. Этой осенью начальник упек Скорубу на шесть месяцев «ни за что ни про что», как говорил про своего отчима Лешка, и «за пьянство и систематические прогулы», как пояснила мамка. Скоруба и вправду загуливал напропалую с теткой Дарьей. Артемка это знает в точности, потому как с Лешкой они в одном классе и он частенько бывает в его доме. Впрочем, развалюху, сложенную из старых шпал и обшитых полуистлевшими досками, домом не назовешь. В Метелице сараи лучше. Ходили они в каких-то обносках, жили впроголодь, но весело и шумно. Временами запыленные шипки единственного окна дрожали от ругани, временами — от хохота.

Последние три дня Лешка в школу не ходил — ни с того ни с сего рассопливился, и Артемка относил ему домашние задания, так что тетка Дарья появилась как нельзя вовремя. Он записал на клочке бумаги номера задачек, упражнений и вышел в кухню.

— Чего ж ты дите с собой тягаешь? — вычитывала тетку Дарью мать. — Простудишь.

— А куды его? Лешка вон хворый.

Врала тетка, не такой уж больной Лешка, мог бы приглядеть, и Петька — уже не сосунок, умеет передвигаться своим ходом. Просто берет его с собой тетка Дарья, чтобы разжалобить сердобольных, Артемка это знает.

— Передайте Лешке. Уроки тут, — сунул он бумажку тетке Дарье.

— Ага, Артемка. Ага, передам. Вот спасибо, вот умница, — загундосила она нараспев. — Это же не хлопец у тебя, Ксения Антиповна, а чистое золото. Таки заботливы! Таки ласковы! С Лешкой моим они — ну прямо не разлей вода…

— Ты по делу ко мне? — прервала мать ее пустопорожнюю болтовню.

— Да как и сказать… Дело мое известное — как бы ноги не протянуть. Поверишь, Ксения Антиповна, в хате крошки не осталось. Бяда! Прямо бяда! Давай я тебе кину карту на судьбу, — и она вытянула из кармана латаной-перелатаной фуфайки замусоленную колоду карт.

Тетка Дарья не просто побиралась, как нищенка, она умела гадать и всякий раз предлагала «кинуть карту на судьбу».

— Спрячь, ты же знаешь, я не гадаю, — отмахнулась мать. — Картошка есть, сейчас насыплю.

— От добрая душа, спаси тебя христос! Чем только и расплачусь? А то, поверишь, покати шаром… ни на лавке, ни под лавкой. Без Ивана хоть ложись и помирай. Прямо бяда!

Маленькая, щуплая, с завернутым в разноцветное тряпье Петькой, она слезливо гундосила о своих бедах и совсем не походила на ту веселую и крикливую тетку Дарью, какой ее видел Артемка, приходя к Лешке. Дома она и выглядела не такой жалкой и забитой, и гундосила меньше.

— Ты вот жалишься, Дашка, а пьешь. Лучше бы детям чего купила, — упрекнула ее мать, насыпая в торбу картошки.

— Дык жизнь проклятая! Через нее все, — повеселела тетка Дарья. — С горя, Ксения Антиповна, когда и пригублю. Иван мой мне так сказал: «Пей, Дашка, ежели тебе от этого легче». А и вправду легче. Ну, побегла я, Ксюшенька. Дай тебе бог! — И она быстро юркнула за дверь.

В кухне появилась Степанида Ивановна. Она постояла молча, подперев кулаками бока, почмыхала носом и проворчала:

— Бездельница!

— Оно-то так, — согласилась мать, — а жалко.

— Во-во, жалко. Истинно в русской натуре — жалеть бездельников и прощелыг. Они тебе дурачками прикидываются, и мы знаем, что никакие не дурачки, стыдимся за их притворство и им же потакаем. Хор-ро-шо! Не-ет, Ксения Антиповна, у нас с голоду не помрешь, была бы наглость.

— Но если человек уродился таким, что ж ему — пропадать?

— Куда там! — рассмеялась Степанида Ивановна. — Плодить себе подобных! Ну, будет, что-то я сегодня не в духе. Кипяточек есть? Я тут грузинского раздобыла — почаевничаем. Мой Онисим обещался припоздниться.

— Сейчас поставлю.

За окном опускался вечер. Бело-розовый от кирпичной пыли снег во дворе перестал искриться — лежал серым застиранным полотном. Включили свет — и на улице враз потемнело. Теперь уже не оставалось никакой надежды прокатиться на машине — дядьки Демида все не было.

Артемка долго еще разглядывал альбом, выслушивая пояснения Степаниды Ивановны, потом они пили чай вприкуску. От чая этого навару никакого, но от сахара, отливающего синевой и каменно-крепкого, попробуй откажись. Тут и не хочешь, а станешь водохлебом. И Артемка упорно одолевал третий стакан.

Дядька Демид появился неожиданно. Он шумно ввалился в дом, обдав всех морозной свежестью, — румяный, веселый.

— Чаевничаем? — загудел с порога. — Это верно: чифирек скрепляет кости, сахарок приносит вред.

Он имел в виду крепкий до горечи чай Степаниды Ивановны. Артемка однажды отхлебнул, так еле сдержался, чтобы не сплюнуть. И как она только употребляет такой? Да еще и посмеивается, дескать, вы не чай пьете, а водичку закрашенную.

Под мышкой у дядьки Демида был зажат объемистый сверток, и Артемкин взгляд так и тянулся к нему. Гостинец — это уж точно. Кто без гостинца приезжает из Гомеля? Но разворачивать сверток дядька Демид не спешил; он положил его на лавку, неторопко разделся, переобулся, все время разговаривая со Степанидой Ивановной и мамкой и вовсе не замечая Артемку, старательно отводя от него взгляд. И Артемка понял: сверток — для него. Слишком уж улыбчив сегодня дядька Демид.

— Ну, кому это? — спросил он наконец, указывая глазами на сверток.

Артемка расплылся в улыбке. Кому же еще, как не ему?

— Мне.

— Тогда отгадай, что там.

— С трех раз, — поторопился Артемка выговорить себе условие.

— Валяй с трех.

— Значит, так… — задумался он, прикидывая, что бы там могло быть вкусное такое. — Пряники и мармелад!

— Один, — загнул палец дядька Демид.

Не отгадал Артемка и во второй раз. Конечно, даже не отгадай он, все равно содержимое свертка достанется ему, но тогда это будет «незаслуженно».