Петр Капица - Завтра будет поздно

На затоптанном и окровавленном снегу площади виднелись сраженные пулями демонстранты и подбитые лошади. Тарутин подошел к солдатам Волынского полка, стоявшим в неровном строю у памятника Александру III. Пехотинцы были возбуждены. Они все курили. И Иустин заметил, что руки у многих дрожат.

— Что у вас тут вышло? — спросил Тарутин.

— Чо вышло? А то, что по народу было велено, — быстро затараторил пехотинец со щербинкой в передних зубах. — А мы чо? Мы не чо. Нам штабс-капитан кричит: «Пли!» А мы в белый свет, как в копеечку…

— Не поймешь ты ничего у этого чокалы, — перебил товарища бородатый волынец и не спеша рассказал о случившемся.

Оказывается, учебной роте Волынского полка еще с утра выдали боевые патроны и привели на площадь к Николаевскому вокзалу. А когда здесь скопились демонстранты и не пожелали расходиться, солдатам приказали зарядить винтовки и стрелять.

— Пальба! Взводами… пли! — кричал штабс-капитан.

Солдаты дали несколько залпов, но не в народ, а поверх голов. Видя, что из демонстрантов никто не падает, штабс-капитан подбежал к пулемету и сам начал обстреливать толпу.

Люди заметались по площади, не зная, куда укрыться от пуль. В это время широко распахнулись вокзальные ворота и из-под арки вылетели с саблями наголо конные жандармы и стали преследовать бегущих.

И вот тут солдаты Павловского полка, видя, как конники рубят беззащитных демонстрантов, дали залп по жандармам.

— Теперь павловцев самих взяли в кольцо. Винтовки отнимают, видно, судить будут, — заключил бородач.

Тарутин лишь к концу дня попал на Балтийский вокзал.

В поезде, идущем в Ораниенбаум, народу было немного. Иустин сел к окну. Увидев на перроне флотский патруль, он с опаской подумал: «Только бы не обыскали».

Матрос снял правый ботинок, и, как бы нащупывая гвоздь, мешавший ходить, уложил на место стельки согнутые пополам листовки. Переобувшись, он решил: «Сразу в казарму не пойду, сперва загляну в чайную на Козьем болоте, там ребята ждут вестей из Питера».

В деревне, в которой родился Иустин, крестьянам своего хлеба не хватало. Одни из них занимались извозом в Туле, другие добывали тиски, слесарный инструмент и по заказу фабриканта Гудкова делали замки.

Тарутины жили бедно. Отцу было трудно прокормить девятерых детей. В тринадцать лет, едва закончив четырехклассное земское училище, Иустин поступил на оружейный завод в ученики слесаря.

Жизнь была невеселой: он просыпался чуть свет, пешком отмерял четыре версты до города, весь день трудился на заводе у тисков и поздно вечером возвращался в деревню. Порой он так уставал, что, не ужиная, едва добравшись до постели, падал и засыпал.

Иустину хотелось как-то изменить это однообразное существование. Он стал прислушиваться к разговорам рабочих, ругавших заводские порядки, тайком читал запретные книжки и передавал другим.

Однажды вечером, когда он возвращался с работы домой, его встретила соседка и шепотом предупредила:

— Иустин, не ходи домой, там тебя стражник ждет.

Не чувствуя за собой никакой вины, Иустин подошел к своей избе и заглянул в освещенное окно. В горнице действительно сидел стражник и курил. Напротив у плетня была привязана его лошадь. Свет из окна освещал седло и притороченную к нему небольшую винтовку.

«Карабин!» — сообразил Иустин. Парнишке давно хотелось раздобыть себе оружие. Недолго думая, он подкрался к лошади, выгреб из сумки патроны, отвязал карабин и спрятал все под камни у погреба.

Когда невысокий, чумазый парнишка появился в избе, стражник обозлился и в сердцах сказал:

— Тьфу ты пропасть! Я думал, человек придет, а тут сопля. Тоже революционер! Пороть тебя некому. Только людям беспокойству устраиваешь. Собирайся к становому!

— Дали бы хоть щей похлебать, — робко попросила мать. — Ведь с утра без горячего мается.

— Некогда мне с вами вожжаться да глядеть, как вы щи свои тут хлебаете! — ответил полицейский и, толкнув юношу в спину, сказал: — Пошли!

Почувствовав, что от стражника разит водкой, Иустин с опаской подумал: «Сейчас подойдет к коню и хватится, а карабина-то и нет».

На счастье, стражник не заметил пропажи. Взгромоздясь на лошадь, он строго сказал:

— Пойдешь у стремени. Только смотри, не вздумай тикать, живого места не оставлю!

Мать догнала сына за воротами. Она сунула ему в руки узелок и, плача, поцеловала.

Стражник пригнал его в соседнюю деревню, где находился полицейский стан. Там юношу заперли в «холодную» и только на другое утро повели на допрос.

— Ты от кого запрещенные книжки получал? — спросил у него пристав.

«Вот оно что! Значит, меня из-за книжек арестовали», — сообразил Иустин.

— Ни от кого книг не получал. К чему они мне? — сказал он.

— А это чья пакость? — закричал пристав. — Кто ее дал Савину?

Он показал тоненькую брошюрку под названием «С одного козла двух шкур не дерут». В ней говорилось об издевательствах мастеров, которые штрафами и взятками сдирают вторую шкуру с рабочего, так как первая достается фабриканту. Иустин действительно передал ее двоюродному брату.

— От меня он ее получил, — признался юноша. — Сам-то я не курящий, а ему сгодится, с десяти лет курит.

— Где ты ее взял?

— На улице нашел.

— Врешь!

И пристав ударил его по лицу. Иустин обозлился.

— Если будешь драться, ничего больше не скажу. Пристав ударил еще раз и заорал:

— Я тебя научу, щенок, как разговаривать! От кого получил? Говори!

Стиснув зубы, юноша молчал. Он готов был кинуться на полицейского и вцепиться ему в горло. Пристав, видимо, почувствовал это, он отступил за широкий письменный стол и сказал:

— Так вот ты из каковых! В молчанку играть? Обученный, значит? У нас на таких кандалы надевают.

В тот же день он отправил Иустина в Тулу, да не просто, а под усиленным конвоем: два стражника с саблями наголо ехали справа и слева.

«Ух, с каким почетом! Словно знаменитого разбойника ведут, — подумал юноша и гордо вскинул голову. — Пусть все видят, что я их не боюсь».

В полицейском управлении его посадили не в общую камеру, где сидели мелкие воры и жулики, а в отдельную.

Старичок сторож поставил на стол кувшин с водой и спросил:

— Как насчет харчей? Есть у тебя, паря, деньги?

— Нет, ни копейки не осталось.

— Тогда плохо твое дело. У нас здесь не кормят.

Все же старик принес ему немного заплесневелых сухарей. Больше двух суток ничего иного у Тарутина не было.

На третий день он услышал песню, доносившуюся из коридора. Густым басом кто-то выкрикивал:

Вскоре в камеру втолкнули коренастого мастерового в разодранной рубашке, сквозь прорехи которой виднелась полосатая морская тельняшка. Иустин знал его. Это был лекальщик их завода Антон Ермаков, часто буянивший в нетрезвом виде.