Петр Капица - Завтра будет поздно

К зданию, где находился полицейский участок, добрались лишь пять человек. Остальных заметили люди, скрывавшиеся под арками ворот и на другой стороне Садовой. Они что-то кричали и махали шапками.

— Вот ведь недоумки, выдадут нас, — рассердился солдат.

Он вышиб прикладом винтовки полукруглую раму слухового окна, и все, кто был на крыше, проникли на чердак.

— Прячьтесь за стояки труб, — приказал солдат. — И не высовывайтесь, пока я не подам команды.

Сам он, поманив за собой Дему, пошел на разведку.

Полицейские сообразили, что им грозит опасность с соседних крыш. Когда разведчики вышли на площадку лестницы, то увидели трех городовых, тащивших по лестнице наверх пулемет.

— Укройся здесь, — шепотом сказал солдат Деме. — Как только я выстрелю по переднему, бей заднего. Третьего вдвоем скрутим.

Дема присел за высоким ящиком, стоявшим у входа на чердак, а солдат прижался к стене в темном углу.

Городовые, тащившие пулемет по лестнице, долго не показывались. Но вот мелькнули их шапки. Дема крепче сжал в руке небольшую кувалду и затаил дыхание.

Передний городовой просунул голову на чердак, огляделся и крикнул:

— Давай живей!.. Вон к тому окну.

Пятясь задом, городовые стали перетаскивать пулемет через порог. Все они были вооружены револьверами.

«Теперь-то я добуду себе наган», — подумал Дема.

Как только раздался выстрел, он выбежал и ударил кувалдой по спине ближайшего городового, а затем навалился на его соседа.

Городовой оказался сильным и вертким, он извивался на полу, пытаясь зубами вцепиться Деме в руку. Солдат оглушил его прикладом винтовки. Городовой сразу обмяк и, ткнувшись носом в слежавшиеся опилки, повалился на бок.

Дема вытащил у него из кобуры наган и сорвал красный шнур. Ему хотелось добыть револьвер и для Васи, но оружие успели срезать парни, прятавшиеся за стояками.

Вооружившись наганами, они стали осторожно спускаться вниз.

Во втором этаже обе створки дверей были распахнуты. Из коридора струился синеватый дым и чувствовался резкий запах пороховых газов. В глубине помещения громыхали выстрелы. Городовые стреляли и в первом этаже.

— Двое останьтесь на площадке, а остальные за мной! — скомандовал солдат.

В длинном коридоре стояли раскрытые ящики с патронами и гранатами-лимонками. Солдат взял две гранаты и пошел впереди. Дема держал наган на взводе.

В большой комнате, уставленной письменными столами, шесть городовых стреляли из окон.

Солдат бросил одну за другой лимонки и присел за дверью у стенки.

От взрывов посыпалась штукатурка. Коридор заполнился известковой пылью и дымом. В его дальнем конце заметались полицейские.

Низкорослый городовой выскочил из соседней комнаты и закричал:

— Нас окружили, спускайтесь во двор!

Дема сшиб его с ног и дал несколько выстрелов в конец коридора.

Потом они с солдатом вбежали в крайнюю комнату. Там двое городовых притаились за пулеметом, выставленным в окно.

— Руки вверх! — крикнул солдат.

Городовые обернулись и, увидев направленное на них дуло винтовки, подняли руки.

Дема подбежал к пулемету, столкнул его на улицу и, высунувшись из окна, замахал шапкой.

Снизу донеслось «ура».

Вскоре все коридоры заполнились народом… Восставшие ловили полицейских, разбивали шкафы, выбрасывали из столов бумаги, топтали и рвали царские портреты.

— Ну, хлопцы, нам тут делать больше нечего, — сказал солдат. — Пошли дальше.

Дема подхватил валявшуюся на полу винтовку, наполнил карманы патронами и выбежал на улицу.

Вася Кокорев попал к Александро-Невской лавре, где железнодорожники вместе с солдатами громили полицейский участок. Здесь Вася помог свалить царский герб — медного двуглавого орла, красовавшегося над входом.

Потом он побывал и на Забалканском проспекте, и на Гороховой улице, и у пылавшего после штурма Литовского замка, но нигде не мог добыть себе винтовки. Только поздно вечером возле Поцелуева моста Кокорев увидел у грузовой машины небольшую толпу. Издали юноше показалось, что солдаты раздают грузчикам подковы. Но когда Вася подошел ближе, понял, что это не подковы, а небольшие пистолеты.

— Браунинг, — сказал студент, разглядывавший полученный пистолет.

Кокорев немедля подбежал к машине и протянул обе руки.

— Мне дайте… для путиловцев, — попросил он.

Солдат подал ему три браунинга и пачку патронов.

Засунув пистолеты за ремень, а патроны в карман куртки, Вася еще раз подошел к грузовику и выставил перед другим солдатом шапку. Тот всыпал в нее горсть патронов и бросил еще один браунинг.

Добыв оружие, Кокорев решил вернуться к себе за Нарвскую заставу.

Трамваи не ходили. На темных улицах слышалась беспорядочная стрельба, колыхались багровые отсветы пожаров.

На всякий случай Вася зарядил один из пистолетов и, держа его в руке, пошел к Никольскому рынку.

У Английского проспекта навстречу выскочили два конника.

— Стой! Куда идешь? — крикнул передний.

Это были городовые. Вася разглядел их круглые шапки и башлыки. Он хотел шагнуть в узкий переулок, но конники поскакали ему наперерез. Тогда Кокорев вскинул руку с браунингом…

Один за другим прогремели семь выстрелов. Вспышки ослепили молодого путиловца.

Напуганные городовые повернули коней и во весь опор поскакали в сторону.

«Вот это оружие! — подумал юноша. — Ну, теперь не подходи к нашим ребятам!»

Впервые за все годы борьбы большевики сходились на свое партийное собрание не таясь, не пробираясь по глухим переулкам, не выискивая тайных лазов, проходов, не пряча лица в поднятые воротники или под низко надвинутые на глаза кепки и шляпы. Они шли открыто, не озираясь настороженно по сторонам, не стучали условным стуком, а смело переступали порог, не боясь наткнуться на засаду.

Путиловские большевики собирались в самом людном месте — в длинной и узкой комнате проходной конторы завода. У входа за столиком сидели два старых подпольщика, одних они пропускали молча, а других останавливали и спрашивали:

— Большевик?

— Большевик, — отвечал входивший, называя свою фамилию и партийную кличку.

Путиловцы усаживались на стулья, стоявшие у голых конторских столов, расстегивали куртки, полушубки, утирали лоб, вытаскивали кисеты и закуривали. От некоторых рабочих попахивало порохом и дымом, совсем еще недавно они сражались на улицах. Их обветренные лица потемнели, обросли щетиной — в дни боев некогда было бриться, — а глаза горячо светились.

Недавних бойцов встречали веселыми возгласами:

— Жив, Семеныч? А я думал, что тебя тот толстый городовой насмерть пристукнул.

— Кишка тонка! — отшучивался пострадавший. — Но ты вовремя его по затылку огрел. Если по-честному признаться, так до сих пор шею не могу повернуть. Вот ведь боров!