Петр Капица - Завтра будет поздно

Сказав это, офицер поднялся, вызвал конвоира и приказал:

— Уведите!

В камере Дмитрий Андреевич собрал товарищей в уголок и стал советоваться: что делать дальше?

— Надо в полковой комитет письмо послать, — предложил Рыбасов. — Авось пришлют кого на выручку.

— Не дойдет, в тюрьме задержат, — уверял товарищей Алешин. — А не послать ли весточку моей дочке? — вдруг предложил он. — Пусть-ка сходит в «Солдатскую правду» и сообщит, где мы находимся. Там заметку напечатают, а наши в полку прочтут газету и митинг соберут.

— Во! — воскликнул Кедрин. Это означало, что Алешин напал на верную мысль.

— Правильно, — согласился Рыбасов. — Пиши только намеками, чтобы посторонние понять не могли. Тогда письмо проскочит.

В прозрачном и теплом воздухе белых ночей таинственно мерцал серебристо-голубой свет.

Блеск реки, призрачные мосты, точно повисшие в недвижном воздухе, тишина бледной ночи вызывали у Кати Алешиной радость, тревогу и непонятное желание расплакаться. В мягком прикосновении ветра она чувствовала что-то новое, волнующее, как сама весна.

Несмотря на трудный день в цехе, на усталость, она каждый вечер ходила к Неве, останавливалась у гранитного парапета и прислушивалась к едва слышному говору воды, любовалась красотой, которая должна была исчезнуть при первых лучах солнца, и ждала. Ждала, конечно, его — Васю Кокорева, но, когда он появлялся, девушка делала вид, что она здесь очутилась случайно.

— Чего ты сюда ходишь? — словно удивляясь, спросила Катя.

— А ты? — поинтересовался он.

— Чтобы посмотреть на тебя, глупого, — засмеялась она.

— Ну и притворы же вы, девчонки. По пяти лиц у каждой.

— Мало насчитал, больше.

Постепенно Катя привыкла к такому тону в разговоре с Васей. Ее забавляло его смущение. Правда, порой юноша пугал ее своей угловатостью и резкостью, но чаще всего во взглядах, которые он старался скрыть от нее, и в невольных улыбках, озарявших лицо, девушка видела его иным: робким и покладистым.

Чтобы не показаться ей глупым и скрыть свое простодушие, Василий старался выглядеть бесшабашным заставским парнем, которому по душе острая словесная перепалка. Об делал вид, что ходит на правый берег Невы лишь побалагурить и посмеяться. Хотя готов был не есть, не спать, лишь бы встретить Катю.

Иногда он сердился на нее и говорил себе: «Хватит, больше не пойду! Нельзя же столько времени тратить на девчонку! Довольно!»

Одни сутки Василий стойко выдерживал характер, но к вечеру другого дня, словно одержимый, садился в трамва?! и ехал через весь город к Неве.

Наконец он осмелел и сказал ей как бы невзначай:

— Я, кажется, люблю тебя.

— Чего же это ты нашел во мне? — смеясь, спросила она.

А глаза ее спрашивали: «Всерьез ты или выдумываешь?»

— Честное слово, я не шучу, мне трудно день пробыть без тебя…

— Рассказывай! — перебила его она. — Надо же, чтоб такое взбрело в голову!

А глаза ее требовали: «Говори… говори! Ну, чего ты замялся?»

— Я, наверное, зря об этом?.. Ты теперь станешь презирать меня, да?

От волнения на смуглых щеках Василия проступил румянец, и девушке захотелось, чтобы он привлек ее к себе и поцеловал. И когда юноша, словно угадав ее мысли, потянулся к ней, Катю неожиданно охватил непонятный страх. Она хотела оттолкнуть его, убежать, но вдруг сама прильнула к нему.

Этот внезапный поцелуй так ошеломил обоих, что некоторое время они не решались взглянуть в глаза друг другу. Потом Катя вдруг надумала съездить к Гурьяновым. Она так торопилась, что Вася едва поспевал за ней.

Вскочив на ходу в трамвай, Катя вспомнила, что они не уговорились о новой встрече, и уже с площадки крикнула:

— Приходи послезавтра в восемь!

Радостное чувство не покидало Катю и весь следующий день. От сознания того, что она любима, что скоро опять встретится с Васей, ей легко работалось. Ее всю словно пронизывало солнце.

Вечером, когда она пришла в райком, Наташа изумилась:

— Что с тобой? Ты сегодня какая-то… — Ершина не могла подобрать подходящего слова.

— Ненормальная, да? — подсказала Катя.

— Вроде.

— Понимаешь, он любит меня.

— Вот так открытие! Это давно всем было видно. Странно, что ты не замечала.

— Но вчера он сам признался.

— Удивительная храбрость! — не без иронии сказала Наташа.

Дома Катю ждала недобрая весть: пришло письмо от отца, в котором он намеками сообщал, что опять попал в тюрьму и не знает, скоро ли вырвется из нее.

«Очень хочется, — писал он в конце, — чтобы наши друзья, хотя бы из газет, узнали, почему мы не можем им передать привет из Питера. Если сумеешь, пошли им такую газету. Пусть почитают и покурят за наше здоровье. Одну отправь Никите Поводыреву, другую — Алексею Агашину, третью — Ерофею Лешакову. Надеюсь, что ты, как всегда, будешь умницей.

Крепко обнимаю и целую мою дорогую.

Обними и поцелуй за меня мать и бабушку.

Твой отец ».

Захватив письмо, Катя поспешила к Гурьянову. Тот еще не спал. Он внимательно прочитал послание Дмитрия Андреевича.

— Н-н-да, не везет ему, — сказал Гурьянов. — Нам мешкать нельзя, надо сегодня же сходить в «Солдатскую правду».

Надев кепку, Гурьянов пошел с Катей на Петроградскую сторону.

В комнатах редакции «Солдатской правды», несмотря на поздний час, еще толпился народ. Катю и Гурьянова принял бритоголовый сотрудник редакции с припухшими и усталыми глазами. Внимательно выслушав их, он взял письмо, сходил с ним в соседний кабинет и, вернувшись, сказал:

— Редактор согласен. Попробуем двух зайцев убить: солдат известить и Керенского потревожить.

Он сам составил небольшую заметку, в которой редакция спрашивала у военного министра: почему не вернулись в окопы три фронтовых делегата? за что арестованы Дмитрий Алешин, Кузьма Рыбасов и Федул Кедрин? не собирается ли командование ввести старые порядки в армии?

На другой день эта заметка была напечатана.

Члены солдатского комитета Поводырев, Агашин и Лешаков накануне наступления получили одинаковые письма:

«Дорогой товарищ!

От Дмитрия Андреевича мне стало известно, что у Вас нет курительной бумаги и что Вы рады пустить на закрутку газету. Посылаю Вам «Солдатскую правду». Прочтите и покурите за здоровье Рыбасова и Кедрина.

Катя Алешина ».

В том же конверте находилась аккуратно сложенная «Солдатская правда».

Сойдясь в блиндаже, солдаты вслух стали читать «Солдатскую правду» и вскоре наткнулись на заметку, из которой узнали, что посланные в столицу товарищи арестованы.

«КРОНШТАДТСКАЯ РЕСПУБЛИКА»

Столичная печать подняла шум по поводу того, что балтийские моряки неожиданно объявили Кронштадт свободной республикой.

Какую бы ни брал газету Владимир Ильич, в ней под крикливым заголовком сообщалось об «анархическом» поступке балтийцев.