Петр Капица - Завтра будет поздно

На другом берегу Владимир Ильич И; его спутники оделись и принялись искать тропку. Но в сумеречной мгле они опять попали в болото, а из него в торфяное пожарище.

Дышать стало трудно. Торф горел под слоем земли. Через мох пробивался едкий и удушливый дым. От дыма было темно, ни неба, ни земли не видно. Спекшаяся земля потрескивала и колыхалась. Если кто-нибудь делал неосторожный шаг, из-под ног роем вырывались искры. Того и гляди провалишься и очутишься по пояс в раскаленной торфяной золе.

После долгих блужданий среди тлеющих сосенок и кустарников, кашляя и задыхаясь, они наконец почти ощупью пошли дальше. Темный лес, казалось, никогда не кончится. Но вот вблизи послышалось какое-то шипение. Все остановились, начали прислушиваться.

Там, впереди, пыхтел паровоз, выпускающий пар. Затрубил рожок стрелочника… Невидимый поезд тронулся, колеса застучали на стыках рельсов.

Послали Емельянова узнать, что это за станция, а сами уселись в ожидании под соснами. Всем хотелось пить и есть. Но никто не догадался захватить с собой еду. Только у Шотмана в кармане оказалось три огурца. Их разделили на всех и съели без соли.

Через несколько минут вернулся Николай Александрович.

— Кажется, Дибуны, — неуверенно сказал он.

— Как это «кажется»? Почему в точности не удостоверились? — с укоризной спросил Владимир Ильич. — В таких делах ничего нельзя делать на авось.

После Емельянова на разведку пошел Рахья.

Он приблизился к вокзалу, прочел на стене надпись и, возвратясь, уже твердо заявил:

— Станция Дибуны.

Странно получилось: они шагали в обратную сторону от границы, а вышли опять к ней. От Дибунов до пограничной станции оставалось не более семи верст. Здесь можно нарваться на патрули.

Стараясь не шуметь, вышли к перрону и уселись на скамейку. Емельянов сходил к стрелочнику и узнал, что последний поезд на Петроград пойдет в половине второго ночи.

Ждать оставалось минут пятнадцать. Шотман пошел в кассу за билетами. Но, не войдя даже в зал, вернулся.

— В зале много патрульных, — сказал он.

Патрульные в любой момент могли поинтересоваться, что за люди в такой поздний час появились на пустынном перроне.

Владимир Ильич, Зиновьев и Рахья отошли в кусты у насыпи, а Емельянов с Шотманом остались сидеть.

Не прошло и трех минут, как из помещения станции вышел военный с шашкой на боку. Оглядев перрон, он направился к сидящим на скамейке.

— Ваши документы? — козырнув, спросил он.

У Шотмана оказалось удостоверение служащего Финляндской железной дороги, а Емельянову, кроме заводского рабочего номера, показывать было нечего.

— Что ты здесь делаешь так поздно? — стал допытываться офицер.

— Сижу, поезда дожидаюсь, — ответил Николай Александрович. — А разве нельзя?

Он понял, что это комендант, и решил препираться, не отпускать его от себя.

— Иди за мной! — грозно приказал офицер.

— А зачем? Мне и здесь неплохо.

— Иди, говорят.

Офицер грубо толкнул его в плечо.

В помещении комендатуры было накурено. Здесь толклись гимназисты и юнкера, вооруженные винтовками.

Офицер уселся за стол и, сделав строгое лицо, уставился на Емельянова.

«Ага, разыгрываешь из себя грозное начальство. Это мне на руку. Только бы ты на перрон не вышел», — думал Николай Александрович и, не спросив разрешения, уселся на скамью, небрежно развалясь.

— Говори, кто ты? — стал допрашивать комендант.

— Сказано, рабочий Сестрорецкого завода.

— Рабочий, — с презрением процедил офицер. — А ведешь себя как? Встать, когда разговариваешь с комендантом! Обыскать его, — приказал он юнкерам.

Те обшарили карманы Емельянова и нашли депутатский билет, который Николай Александрович должен был передать одному из членов Петросовета.

— Твой билет? Ты депутат? — спросил офицер.

— Какой билет? Подобрал эту бумажку — думал, пропуск кто обронил.

Емельянов показал ветхую подкладку сильно поношенной куртки. Сунул руку в дырявый карман и в прореху показал указательный палец.

— Вот какой я депутат!

Все, кто был в комнате, расхохотались.

— На Сестрорецком заводе слесарем работаю. Понял?

— Сколько же лет ты там работаешь?

— Без малого — тридцать.

— Тогда ты все начальство должен знать. Назови фамилии.

Емельянов стал перечислять всех старых и новых начальников, чтобы затянуть допрос. «В случае чего — ударю, пойду на скандал, — решил он. — Владимир Ильич успеет уехать».

Офицер нетерпеливо перебил его:

— А кто старший врач на заводе?

— Гречин, конечно. Ох и взяточник же! Паршивый человек.

— Что? — комендант угрожающе поднялся и ударил кулаком по столу. — Как ты смеешь оскорблять моего дядю!

Он готов был избить Емельянова.

В это время подошел поезд. Несколько патрульных выскочили на перрон. Офицер, злобно выругавшись и пообещав: «Я тебя под расстрел подведу, сукина сына!» — начал что-то писать.

На перроне неожиданно появились военные и штатские. К Александру Шотману подошел вооруженный юнец в форме ученика реального училища и предупредил:

— Господин дачник, это последний поезд. Больше в Петроград ничего не будет, садитесь.

Растерявшемуся Шотману ничего не оставалось, как поспешить к вагону и при помощи юнца подняться на площадку.

Владимир Ильич все это видел из кустов. Как же быть? Оставаться в Дибунах до утра? Опасно. И к вагонам не подойдешь — арестуют.

Прозвучал сигнал к отправлению. Скудно освещенные вагоны один за другим медленно проплыли мимо. Раздумывать больше было нельзя. Владимир Ильич подтолкнул Рахью и сказал:

— Садимся.

Они нагнали последний вагон и один за другим на ходу вскочили на подножку, прошли в вагон.

В темном вагоне, на их счастье, пассажиров не оказалось. Вошедший кондуктор, осветив фонарем неожиданных пассажиров, спросил:

— Ваши билеты?

— У нас билетов нет, — сказал Рахья.

— Как так нет? Кто вы такие, что без билетов ездите?

— Мы сестрорецкие рабочие… нам денег давно не выплачивали.

— Ах, вот оно что! До ручки, значит, дожили при новом-то царе Керенском?

— Дожили, — согласился Рахья.

Кондуктор сочувственно вздохнул и, поставив фонарь на скамейку, сел напротив.

— Ну что с вами поделаешь, — сказал он. — Езжайте зайцами. Нам тоже уже второй месяц не платят.

По пути кондуктор стал допытываться:

— А правда ли, что большевики немецкие агенты, а Ленин на аэроплане за границу перекинулся и там с певичками гуляет?

— Вранье все, сплетни, никуда он не перекинулся, — возразил Рахья. — Здесь живет, статьи пишет. Не читал разве?

— Да грамотей я неважный, — признался кондуктор. — В нынешних газетах разве разберешься? А что у вас на заводе говорят? Вы ведь, сестрорецкие, все политиками стали…