Алексей Югов - На большой реке

Как во всех начинаниях, где застрельщиком предстояло быть комсомолу, Иван Упоров стремился и здесь личным примером увлечь за собою молодежь.

Он обязал руководителей спортивных обществ на строительстве, комсомольцев создать кружки изучения «самбо» — самозащиты без оружия. И сам стал одним из первых самбистов.

Вместе с первым секретарем горкома комсомола Мишей Векшинским — светловолосым, длиннолицым, угрюмо-застенчивым юношей с девичьим румянцем во всю щеку, с челкой, падающей на очки в толстой оправе, и с густым и слегка окающим голосом — они возглавили первые ночные дозоры комсомольцев, вступивших в бригады содействия милиции — «БСМ», как сокращенно они именовались.

И все шло отлично. И не одного-таки детину вразумили эти ночные комсомольские дозоры!

И вот два дня тому назад вышла осечка: здоровенный парнюга, которого они с Векшинским выставили из ночного автобуса, успел-таки нанести удар и тому и другому.

Ивану пришлось по надбровью. А Векшинскому — по стеклу очков.

И когда Иван, захватив рукою лоб, отдувался от боли, товарищ утешал его:

— Тебе хорошо: синячком отделался. Тамара компрессик сделает, все и прошло. А в моих очках стекла с какой-то особой кривизной: здесь, пожалуй, и не найдешь, в Москве придется заказывать.

И оба расхохотались.

А вот, однако же, другой день голова побаливает от этого «синячка»; еще хорошо, что сгоряча не пожаловался Тамаре: засадила бы на больничный лист на неделю!

Да и сейчас хотела: температура оказалась тридцать семь и две десятых.

Упоров попробовал отшутиться:

— Тамарочка, да это обычная моя температура. Есть такие люди, с повышенной температурой.

Но ей было не до шуток.

— Вот именно! — и сердито, и жалобно, и в то же время с горькой усмешкой отвечала она. — Не худо бы и охладить немного. Никуда я не отпущу тебя сегодня. И выдумал — на дальний земснаряд! Десять километров, да еще в такую погоду. Посмотри, какая вьюга!

— Тамарочка! — взмолился Иван. — Но я же не пешком, а остановлю попутную — и на ней. Женушка моя милая! Да если я чуть с температурой в постель буду забираться, не выйду, а там другой, третий, на своего парторга глядя, — тогда что ж это получится? Если я сегодня отменю поездку на дальний земснаряд, то когда же, ты сама рассуди, выберусь я к ребятам? Ты посмотри расписание мое на целую декаду, ну, посмотри!

Так восклицал он, а она все молчала и молчала, облокотясь о стол и глядя в заснеженное окно.

И вдруг, смолкнув, чтобы услыхать, что скажет в ответ Тамара, он расслышал в тишине четкий тихий стук как бы капель воды с подоконника. Он так и подумал сначала.

А когда понял, что это от ее слез, кинулся в испуге к ней, и обнял ее, и стал просить прощения, целовать и утирать ее слезы.

Когда они помирились, она укоризненно сказала ему:

— Я понимаю, Ваня, что дел у тебя необъятное количество. Но неужели на сегодня не найдется у тебя такого, чтобы не выезжать никуда, а позаниматься дома? Почему я плачу? У тебя, наверно, грипп начинается. А ты еще переохладишься, ну и свалишься. Им же будет хуже, всем ребятам твоим!

Упоров рассмеялся:

— Да нет никакого у меня гриппа. Это у меня от этой вот шишки на лбу.

И, забыв, что он скрыл от нее в тот раз свое столкновение с хулиганом, он рассказал ей все. Этим он думал успокоить ее. И только испугал.

— Так что же ты молчал до сих пор? — вырвался у нее возглас. — Если от ушиба головы жар, так это еще хуже: может быть, началось воспаление мозга!.. Ложись в постель, и я сейчас же вызову врача.

Он долго не мог успокоить ее: пока не рассердился, не накричал.

Пришлось еще раз мириться.

Потом она поила его чаем, и все ж таки с малиновым вареньем, а он понимал ее хитрый расчет, ничего не говорил и только скрыто усмехался.

За окном послышался настойчиво повторенный гудок легковой машины, остановившейся возле их домика. Кто-то постучался в наружную дверь.

— Это к нам, — сказала Тамара и пошла открыть.

Вошел громоздко, по-зимнему одетый шофер Андриевского. Поздоровались. Присесть отказался. Протянул Ивану письмо.

— Николай Карлович за вами прислал. Из больницы. Приказал дожидаться. И назад вас доставить, — проговорил он.

Молча прочитав записку главного инженера, Иван передал ее жене. Молча прочла и она. Переглянулись.

— Ну? — спросил он. — Отпустишь? Что-то, видно, чрезвычайное. К нему никого не допускают в больницу, а тут — сам...

— Что ж я могу сделать! Поезжай, — сказала Тамара. — Но только побереги себя.

Шофер пошутил:

— Не беспокойтесь, Тамара Ивановна, супруга вашего я же и обратно доставлю в полной сохранности!

В больнице левого берега Николай Карлович Андриевский занимал отдельную маленькую палату. Он уже выздоравливал, и врачи разрешали ему неотложные свидания по делам строительства.

Едучи на левый берег, Упоров еще раз перечитал записку главного инженера. Она удивила его не только старинной учтивостью выражений: обычно письменные распоряжения его были кратки и сухи, имя и отчество подчиненного означались одними начальными буквами. А на этот раз записка была такова:

«Глубокоуважаемый Иван Иванович!

Прошу извинить больного старика за беспокойство, которое он Вам причиняет этим своим несвоевременным приглашением! Поверьте, что без самой крайней нужды я не посягнул бы на Ваш заслуженный отдых. Убедительно прошу Вас прибыть ко мне ненадолго на посланной за Вами машине.

Уважающий вас

Н. Андриевский» .

Нянечка без малейших возражений проводила Упорова в палату Андриевского. Он ждал его и выразил это радушными возгласами. Старик был в теплой коричневой пижаме с выправленным поверх отложным белоснежным воротом рубашки.

Прежде всего он налил Упорову стакан крепкого чаю, подвинул ему коробку шоколадных конфет и, лишь убедившись, что гость не отверг угощения, начал разговор о деле.

Да! Андриевского и впрямь осенила изумительная, смелая мысль в его «бессонные больничные ночи», как выражался он. Слушая его план — и простой и дерзновенный, — Упоров залюбовался им.

Речь шла о том, что мучило в эти дни многих, в том числе и самого Упорова. Во что бы то ни стало и срочно, ударно надо было завершить бетонирование защитных «бычков» здания ГЭС — этих исполинских башен, из которых каждая была теперь, с пуском воды в котлован, островом, до которого нечем было досягнуть: разведенные сцепы наплавного моста, крепко вмерзшие в метровую толщу льда, все так же отстояли на целых три километра от здания ГЭС. И не с чего было бетонировать недосягаемые «бычки». И вот главный инженер предлагал применить для проводки сцепов речной ледокол, праздно стоявший в одном из ближайших затонов. Ледокол!..